Маршрут 60 - Ярослав Кирилишен

Утренний ритуал

Мы вышли из Тифеи рано утром, когда воздух ещё не наполнился дневной густотой. В это время город казался почти покинутым. Редкие постройки лежали беззвучно, окрашенные серым светом, как будто мир затаился, провожая нас взглядом из-за плотных стен и узких окон. Каменные строения, сложенные вручную без симметрии и машинной логики, давали прохладу и тень. Они были грубыми, но выстроенными с тщанием, в котором чувствовалась рука, знающая цену укрытию от жары и ветра. Некоторые стены были украшены простыми рисунками — спирали, звёзды, вытянутые фигуры с поднятыми руками. Над дверными косяками висели верёвки с сухими травами, а на перекладинах — деревянные знаки с выжженными символами. Я запомнил их форму, даже если пока не знал значения. В этих символах было что-то наивное, но стойкое — как у живого существа, которое цепляется за остатки понимания.

Люди наблюдали за нашей группой, особенно за мной. Я чувствовал их взгляды, скользящие по корпусу, регистрировал незначительные отклонения в их пульсе, микродвижения лицевых мышц. Детям было интересно и они не прятались, а наоборот, выходили на улицу, шли рядом, тянулись ближе ко мне, пока кто-то из взрослых не окликал их строгим шёпотом.

У взрослых всё было иначе. В их взгляде была осторожность, будто я был чем-то, что не вписывается в их порядок вещей. Некоторые из них отводили глаза, делая шаг в сторону, перекрещивались, что бы это ни значило на этой планете. Они словно ощущали во мне что-то, что нельзя объяснить словами. Их глаза скользили по моим поверхностям, как по холодному зеркалу, не ища отражения, а ожидая угрозы. Несколько женщин прятали лица, когда я проходил мимо. Один пожилой мужчина замер на крыльце, не сводя с меня не злого, но настороженного взгляда. Его рука невольно легла на грудь, как будто на что-то сакральное.

Я знал, что такие места всегда демонстрируют пограничное отношение к искусственному разуму. Здесь на Таурусе, где технологии это скорее диковинка, чем инструмент, любой механизм вызывает у местных то ли благоговение, то ли страх. Моё присутствие было чем-то инородным.

Гектор шёл рядом, и его шаг задавал темп. Он никому ничего не объяснял. Он не смотрел по сторонам, но я видел, что его уважали или, по крайней мере, не сомневались в его праве вести. Возможно, причиной был возраст Гектора, возможно, его походная одежда, видавшей многое, а возможно, прямой, тёплый и всегда внимательный взгляд. Уважение исходило не из слов, а из самого его присутствия. Он шёл так, будто дорога принадлежит ему, и шаг за шагом он восстанавливает древний маршрут, существовавший задолго до того, как появились карты. Даже когда Гектор молчал, то он как будто продолжал говорить с местом, с прошлым, с теми, кто шёл до него.

Я не был частью их мира, и они это чувствовали. Гектор принял меня как нечто должное, и потому остальные в нашей группе тоже не спорили. Да, пока они еще не разговаривали со мной, лишь иногда сдержанно кивали, когда я помогал кому-то поднять тяжёлый рюкзак или подносил воду.

Через три километра пути, после того как мы прошли последние дома, начался открытый склон. Неожиданно Гектор подал сигнал и вся группа остановилась. Местность тут была пыльная, с приглушенными цветами, будто сама природа здесь стыдилась быть яркой. Всё вокруг выглядело будто обесцвеченным временем. Здесь ничего не было яркого, превалировали только оттенки охры, глины и пепла. В этой монохромной палитре чувствовалось странное спокойствие. Словно место само знало, что его выбрали не случайно. Здесь ничто не отвлекало — ни цвет, ни форма. В этой точке маршрута всё служило фоном для чего-то большего.

Атмосфера в этом месте была насыщена мельчайшими частицами породы. Я постоянно фиксировал их моими сенсорами. По словам Гектора к этому быстро привыкаешь. Он выбрал это место для временной остановки намеренно, поскольку рядом были источник воды и тень от низкорослых древовидных форм жизни, чем-то напоминаюших земные акации, если бы те утратили цветение и обзавелись серой, как пепел, корой.

— Перед началом пути молитва, — коротко предложил Гектор.

Он говорил это так, будто и не мне вовсе, а самой земле. Группа сосредоточилась полукругом на утёсе. Гектор встал в центр на полшага впереди остальных, повернувшись к востоку, вероятно, по аналогии со старой земной традицией. Лица собравшихся выражали сосредоточенность и нечто еще трудно определимое. Покорность? Надежду? Один за другим они перекрестились. Мне показалось, что это был жест, который я до этого встречал в архивных материалах как культурный символ христианской традиции. Затем кто-то опустился на колени. Следом — остальные.

Гектор присоединился к ним, не как лидер, а как один из многих. Они не смотрели друг на друга. Они смотрели куда-то вперёд, будто в точку, невидимую мне. Неожиданно Гектор поднял руку, и наступила тишина. Затем он начал говорить слова какого то ритуала. Я записывал точную хронологию и проводил глубокий анализ этого непонятного действия в параллельном режиме:

[00:00:03]

— Отче наш, Иже еси на небесех…

Быстрый поиск в базах данных показывает, что «отче» является архаической формой «отец». Это термин употребляется только в религиозном контексте. Семантический образ: родитель, защитник, источник жизни. Вопрос: Почему бог это «отец»? Почему не «создатель», «разум», «сущность»? Семантическая модель фиксирует, что это начало обращения, которое устанавливает личную, интимную связь. Зафиксирован высокий метафорический уровень, который не поддается анализу. Предполагаемый уровень утилитарности не определён.

[00:00:06]

— Да святится имя Твое…

Поиск в базе данных обнаружил, что глагол «святится» не имеет прямой утилитарной функции в известных семантических моделях. Его текущее семантическое значение соответствует значению «быть признанным священным». Слово «имя» трактуется как объект почитания. Формулирую рабочую гипотезу, которая фиксирует культовую силу имени как маркер божественной сущности. Найдены ближайшие смысловые аналоги для сравнения: древние мифы, табу на произнесение имен. Не поддаётся верификации средствами формальной лингвистики. Фиксируется высокое сопротивление анализу.

[00:00:09]

— Да приидет Царствие Твое…

Во фразе вводится непонятный для меня политико-духовный концепт. Понятие «царствие» это синоним понятий «управление», «власть», «порядок». Локус власти интерпретируется как трансцендентный. Наблюдаю семантический конфликт с базовой моделью демократии и свободной воли. Найден аналог семантического значения в базе данных: утопии, идеальные государства, системные архитектуры без сбоя. Возможен симулятивный эксперимент — отложено.

[00:00:13]

— Да будет воля Твоя, яко на