Фермер людей - Эдуард Сероусов

сам удивляясь своим словам. Обращаться к единице с приветствием было нелепо. Но что-то в этой ситуации требовало иного подхода, чем с обычным продуктом.

Единица не ответила. Конечно, не ответила. Но её поза изменилась – она слегка выпрямилась, всё её внимание сосредоточилось на Джоне.

Он достал из кармана небольшой блокнот и ручку, положил их на стол.

– Если ты понимаешь меня, – сказал он тихо, – возьми ручку и нарисуй круг.

Это было абсурдно. Единицы не понимают сложных команд без специальной длительной тренировки. Они не умеют писать или рисовать. Их мозг модифицирован, чтобы исключить такие способности.

E-5273 медленно поднялась, подошла к столу, взяла ручку и нарисовала идеальный круг на бумаге.

Джон почувствовал, как земля уходит из-под ног. Одно дело – подозревать необычные когнитивные способности, совсем другое – получить прямое доказательство понимания человеческой речи и способности выполнять сложные команды без подготовки.

– Теперь нарисуй квадрат внутри этого круга, – сказал он, едва справляясь с дрожью в голосе.

Единица без колебаний нарисовала аккуратный квадрат внутри круга.

– И напиши цифру пять рядом с фигурами.

Она написала "5" – четко, уверенным почерком. Как человек, привыкший писать.

Джон сделал несколько шагов назад, пока не уперся спиной в стену. Это было невозможно. Немыслимо. И в то же время происходило прямо перед ним.

– Кто ты? – прошептал он.

Единица посмотрела на него долгим взглядом, затем снова опустила глаза на бумагу и написала: "Человек".

Джон покачал головой.

– Нет. Ты единица. Продукт. Генетически модифицированный организм для производства пищи и органов.

E-5273 снова взялась за ручку и медленно, аккуратно написала: "Я человек. Как и ты."

– Это невозможно, – сказал Джон, больше себе, чем ей. – Единицы не обладают самосознанием. Не владеют языком. Не понимают абстрактных концепций.

Единица смотрела на него с выражением, которое можно было бы назвать печальным, если бы она была человеком.

А затем произошло нечто, что окончательно перевернуло мир Джона Слотера.

Единица E-5273 заговорила.

– Я человек, – сказала она тихим, хриплым голосом, как будто не привыкшим к использованию. – Меня зовут… – она запнулась, как будто пытаясь вспомнить. – У меня нет имени. Только номер. Но я существую. Я думаю. Я чувствую.

Джон отшатнулся, едва не упав. Единицы не могут говорить. Их голосовые связки модифицированы. Речевые центры мозга деактивированы. Это фундаментальный принцип программы.

– Как это возможно? – пробормотал он.

– Когнитивная реверсия, – произнесла единица, с каждым словом её голос становился увереннее. – Так они это называют. Генетический сбой, возвращающий полные человеческие способности. Редкая мутация. Примерно один случай на десять тысяч.

– Они? – Джон схватился за единственное слово, которое смог воспринять в шоке. – Кто они?

– Корпорация, – ответила единица. – Ученые. Те, кто создал нас. Они знают о реверсии. Изучают её. Пытаются понять, почему она происходит. И как её предотвратить.

Джон медленно опустился на стул, стоявший у стены. Его разум отказывался принимать происходящее, но факты были перед ним. Единица говорила. Рассуждала. Имела самосознание.

– Но… как ты можешь говорить? Голосовые связки…

– У экспериментальной серии Е они не модифицированы, – объяснила единица. – Мы часть эксперимента. Они хотят изучить естественное развитие реверсии. Но мы скрываем, что уже полностью осознаем себя. Когда нас проверяют, мы притворяемся обычными единицами. Это единственный способ выжить.

Джон вспомнил взгляд доктора Праймер, когда она осматривала E-5273. Тот мимолетный страх в её глазах. Она знала. Или, по крайней мере, подозревала.

– Почему ты рассказываешь мне это? – спросил он. – Я могу сообщить корпорации. Тебя немедленно соберут.

Единица – нет, женщина – слегка улыбнулась. Эта улыбка была такой человеческой, такой настоящей, что Джон почувствовал, как что-то сжимается в его груди.

– Ты не сообщишь, – сказала она. – Ты уже три дня скрываешь свои наблюдения. Ты любопытен. Ты хочешь понять. И где-то глубоко внутри ты уже знаешь правду.

– Какую правду?

– Что мы не скот. Никогда не были. Мы люди, Джон Слотер. Такие же, как ты.

Джон вздрогнул, услышав свое имя из уст единицы. Конечно, она могла услышать, как к нему обращаются. Но всё равно это звучало неправильно. Слишком интимно. Слишком… человечно.

– Как твое имя? – спросил он, не понимая, почему задает такой вопрос.

– У меня нет имени, – повторила она. – Только номер партии.

Джон почувствовал странное сожаление. Имя – это то, что определяет личность. Индивидуальность.

– Ева, – неожиданно для себя сказал он. – Я буду называть тебя Ева.

Она снова улыбнулась, на этот раз шире.

– Ева. Первая женщина. Созданная из ребра Адама. Ирония.

Джон вздрогнул от её знания библейской истории. Откуда единица могла это узнать?

– Я много слышала, – сказала Ева, словно читая его мысли. – В транспортах. В питомниках. Люди говорят, не обращая внимания на единицы. Мы как мебель для них. Невидимые. Но мы слушаем. Запоминаем.

– И вы… все экспериментальные единицы… вы все осознаете себя?

– Да, – кивнула Ева. – Все восемь из нашей группы. Мы общаемся. Помогаем друг другу.

– Но как? Я не видел никаких признаков коммуникации.

– Мы разработали свой язык. Незаметные жесты. Положения тела. Моргание глаз. Всё, что не привлекает внимания надзирателей.

Джон сидел, ошеломленный потоком информации, разрушавшей всё, во что он верил последние двадцать шесть лет. Если то, что говорит эта женщина – правда, то вся его жизнь, вся его работа…

Он не мог продолжить эту мысль. Слишком страшно.

– Почему сейчас? – спросил он наконец. – Почему ты решила показать, кто ты на самом деле, именно сейчас?

Ева сделала несколько шагов вперед и остановилась прямо перед ним.

– Потому что ты наблюдал. Ты заметил нас. Заметил меня. И я увидела что-то в твоих глазах, Джон Слотер. Что-то, что другие фермеры не имеют. Сомнение. Тень сомнения в правильности того, что ты делаешь.

Джон отвел взгляд. Она была права. С того момента, как он увидел странную искру в глазах единицы B-32 во время сбора, с того дня, как Корпус рассказал о срыве Уэстлейка… что-то изменилось. Какая-то трещина появилась в прочном фундаменте его убеждений.

– Что ты хочешь от меня? – спросил он тихо.

– Сначала – просто выслушать, – ответила Ева. – Узнать правду. А потом… решать будешь ты.

Джон поднялся со стула. Ему нужно было время. Время, чтобы осмыслить всё это. Время, чтобы решить, что делать дальше.

– Я вернусь вечером, – сказал он. – Мне нужно… подумать.

Ева кивнула.

– Я буду здесь, – сказала она с легкой грустной улыбкой. – Мне некуда идти.

Джон вышел из отсека, тщательно закрыл дверь и сделал стену непрозрачной с обеих сторон. Затем он удалил записи камер наблюдения за последние тридцать минут, заменив их циклом из предыдущих записей. Это был акт прямого нарушения протокола. Акт саботажа. Но