Сансара 2 - Евгений Кострица

Их лихорадочный танец не был умаркой. Скорее, напоминал тарантеллу, приглашавшую безумных и воинственных предков посетить этот мир. Преграда между слоями реальности на время исчезла. Призраки выходили из «Глаза» один за другим. И далеко не все из них были сатиры.

Минотавры, кентавры, дриады, но чаще всего обычные люди. Вскоре у баррикады собрался маленький, но грозный отряд. С каждым шагом силуэты становились плотнее, кости обтягивала новая плоть. У них жуткие лица даже для мертвых. Лишенные зрачков, глаза оставались безжизненно белыми, как сварившийся вкрутую белок.

– Во славу Атмы! – взревел Грит, потрясая над собой топором.

– И Ханувана! – хором вторили сатиры и духи, устремляясь за ним.

Клаукс и девушки остались на месте. За тотемом нужен присмотр. Материализация загробных сил было делом опасным и тонким.

На бегу собравшись в клин, отряд стремительно сократил дистанцию, уходя от огня. Огромный в зазубринах топор минотавра рубил древки копий как спички. Это оружие наносило тяжелейшие раны, даже когда не прорубало доспех.

Инь стоять в стороне не хотела, но толка от нее в бою нет. На пробу бросила камень в сатира, нагу, инсектоида, духа, но ее уже знали, и никто из них «врагом» так и не стал. Старый трюк не сработал, а баф «Усиления» ложиться на своих не хотел.

Зевнув рывок сатиров, Оракулы поначалу недооценили их натиск и мощь. А когда осознали ошибку, не могли их спалить, не задев первый ряд. Людей в нем становилось всё меньше. Оголяя фронт на соседних участках, в место прорыва перебрасывали всё новых бойцов.

Линия строя ощутимо прогнулась, уступая напору призраков Грита. Радостно взревев, сатиры рвались к Оракулам, но там и застряли. Фланги увязли в тесной борьбе, и всё снова встало.

Сам Грит яростно рубился в гуще сражения, подобно истинному богу войны. Под ударами топора минотавра вдребезги разлетались щиты, а кости превращались в кровавую кашу. Он выглядел неуязвимым благодаря вызванным духам. Они принимали весь урон на себя, но один за другим погибали и возвращались в породивший их Глаз. Эта загробная сила не была бесконечной, но доставляла людым проблем.

Справиться с разъяренным минотавром, казалось, почти невозможно. Чтобы остановить его, Оракулам пришлось принести в жертву лучших. Огненный шторм смёл и своих, и чужих. Разбегавшиеся в ужасе люди и монстры горели как факел. Пламя ревело, собирая обильную жатву с обеих сторон. Смертей было много, а мелкая нечисть легла почти вся.

Сатирам тоже досталось. В поднявшемся хаосе Оаха разрубили надвое двуручным мечом – массивное лезвие вонзилось в грудь, разрывая плоть и кости с ужасающим хрустом. Кровь брызнула фонтаном, залив землю, и бедняга рухнул, как дерево под топором лесоруба. Но даже сейчас его тело не замерло – обе части, связанные какой-то ужасающей магией, еще шевелились, пытаясь сползтись. Разрубленные края сочились кровью, но тянулись друг к другу.

Его боевой товарищ выглядел еще более странно. Юлим спокойно сидел на земле, превратившись в огненный столб. Не в силах сжечь плоть, пламя ее заместило собой. Оно было внутри, бежало по венам, вырывалось изо рта и опустевших глазниц. Это чудовище не могло быть сатиром. Да и ранее вряд ли им был хоть кто-то из них.

Змей с Пухлом бежали и спотыкались, вынося минотавра из боя. Тот, видимо, был еще жив. А вокруг бушевал ад – огненный шторм испепелял остатки союзников. Болиды Оракулов летели над головами, точно кометы, и вопли людей смешались с визгом жуков и шипением наг.

Клаукс больше не камлал, потеряв контроль над сверхъестественной силой. Его притянуло к тотему, рука ушла в стену по локоть. Скрипя зубами, шаман пытался от нее оторваться. Обе девушки уперлись ногами, не давая камню его поглотить.

Инь в отчаянии наблюдала разгром, не зная, что делать. Где весь Рой, наги, Минерва? Где духи? Неужели никого не осталось, и теперь им конец?

Страх затопил ум, проявив незаметное до этого присутствие Сири. Насытившись стекавшимся к ней отовсюду страданием, она набрала полную силу. Битва стала истинным пиром для злобного духа.

Как тогда под мостом, вдруг ушла человечность. А то, что осталось, питалось болью, гневом и страхом. Монины комплексы конвертировались в жажду убийства, неуверенность Инь – в темную ярость. Все три альтер-эго слились, словно выплеснув накопленное и кристаллизованное в песне страдание, когда голос вернулся:

Под покровом ночи лунной

Я пою для вас одних,

Для людей, чье сердце греют

Страсти жарче, чем огонь.

Чтобы вас спасти от муки

Свои чувства, тело, ласку,

Опаляя болью душу,

Я с улыбкой поднесу!

Облегчу страданья ваши

Милосердной смертью быстрой,

Поцелуем долгим, нежным,

Соберу последний вздох.

Серебристым светом звёзды

Озаряют путь к забвенью.

В моих песнях – обещанье

Вечного, как море, сна.

Ваши раны и печали

Превращу в морскую пену,

Пусть тоска и боль земная

Канет камнем в глубине.

Люди замерли, околдованные магией песни, увлекавшей их в еще бушующий огненный шторм. Сирена пела за ним, и не откликнуться на ее Зов было уже невозможно. Один за другим воины входили в ревущее пламя. Больше пяти шагов там не делал никто. Вопя от немыслимых мук, они становились там пеплом, а Сири пожирала их души.

Ее жертвы входили в состояние измененного сознания, где смерть воспринималась, как избавление. Механизмы самосохранения отключались, волевой контроль слабел, и человек устремлялся к источнику песни, не осознавая фатальных последствий. Парадоксально, но в момент гибели он испытывал чувство блаженства и освобождения из-за нейрохимической реакции, вызванной действием песни.

Оракулы пришли в себя первыми, но к этому времени почти весь рейд был в огне. Тот, что был с цитрой, ударил по струнам. Их звук развеял темные чары как дым. Сири отступила и скрылась в тенях. Словно выплюнув Инь, вернула рассудок, не позволив забыться в сирене, как в прошлый раз. Очнувшись от транса, она потеряла свой голос и пока могла лишь шептать.

К этому времени Змей с Пухлом дотащили Грита к проходу. Девчонки отбили старика у озверевшей стены.

Но этого мало. Сражение не выиграть, пока Оракулы живы. Рой сожгли почти весь, наги рассеяны. Их прикрыть уже некому. Подползти не дадут.

Пухл уцелел, но Змей обожжен до волдырей. Вынесенный на плечах Грит выглядел