Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей

Чехурда пошагал в сторону сараев для хранения ящиков, верёвок и прочего колхозного инвентаря, на ходу рассказывая о чрезвычайном происшествии.

Толпу станичников я услышал издалека. Некоторые из них то и дело требовали отрубить шашкой голову, другие грозили сжечь колдуна. И обязательно быстро и без покаяния, пока тот не вспомнил свою силу и не навредил закубанцам.

— Оказывается, ты здесь не один любитель шашкой махать, — обратился я к провожатому.

— Уже пробовал, — признался Чехурда и погрустнел. — Не поднимается рука, и всё тут. Какая никакая, всё одно живая душа, хоть и колдовская. Не поднимается. Он и сам как умолял, чтобы его пришибли. Всё жалился, что даже на том свете наш крест видно, и нет от него покою всем чёрным душам. Особливо его. А он и живет в аду прямо под нами.

Мы дошли до бузящих фуфаек, которые тут же затихли, обратив ко мне горящие праведным гневом взгляды.

— Что делать с ним? Крест, а Крест? — спрашивали меня, а я пробирался сквозь закубанцев, снова собранных вместе очередным незаурядным событием.

— Вам бы делом заняться, — посетовал я беззлобно. — А с этим, ненастоящим, я с Ольговичем быстро улажу.

— Отпустишь его? — возмутилось несколько голосов кряду.

— Поживём увидим. Где Степан? — спросил я, так и не увидев своего знакомого.

— С Яшкой в складу, — доложил Чехурда.

Я шагнул в сарай, где увидел опутанного в цепи с навесными замками колдуна Ясеня и агронома Ольговича, сидевшего рядом и задумчиво курившего папиросу.

— И ты туда же, — начал я с порога. — Не видишь, что это не ваш колдун?

— Ясное дело, что не наш. Но, вдруг, он сменился так, что не угадываемый стал?

— Я не ваш, — заявил несостоявшийся висельник. — Я из другого теста, и из другого места. И не колдун я вовсе.

— На кой ляд на крестике удавиться хотел? — вспылил Ольгович.

— Приспичило мне. Ан, не вышло. Я, почитай, с полуночи уже на нём висел, но не удалось. И ногами дёргал, и узел руками потуже затягивал, ан, напрасно всё, — пожаловался Ясень на судьбу-злодейку и неудачу с самоубийством.

— Может, отправишь своих на работу? — обратился я к Степану.

— А с этим что? — удивился он в ответ.

— С этим разберёмся. Крестим его в нашу веру, окропим кубанской водой и прогоним взашей, — предложил я свой план.

— Не выйдет у вас ничего. Я уже пробовал креститься и святой водой обливаться, — громыхнул цепями колдун.

— Зато я не пробовал. Сам-то согласен очистить душу? — рявкнул я на самоубийцу.

— Никак не получится. Хоть и был я промеж своих никчемным да завалящим, и никому большого зла не делал, а так, по мелочи. Всё одно, не выйдет у вас меня в мир ко Христу вернуть, — поведал он уныло.

— Я своих разгоню, а ты пока по душам беседуй. Только не развязывай. Мало ли что. Я потом за заказом и к тебе… К вам, — смягчился Ольгович, вспомнив про ведьмака.

— И у Федота крестиков с десяток возьми, — попросил я Степана.

— Меня сама попадья крестила. Три раза пыталась. Три! Золотым крестом осеняла и молитвы читала. Ан, нет во мне Бога, туда мне и дорога, — продолжил плакаться никчемный и завалящий.

Мы остались одни, и, пока Ольгович вежливо просил станичников заняться делами, я начал беседу.

— Как тебя зовут?

— Яшка, — тут же соврал Ясень.

— Видишь, как ты к людям? Врёшь и не моргаешь.

— А ты почем знаешь, что не Яшка?

— Я всё про тебя знаю. И то, что ты Ясень. И то, что ты, вроде как, путешественник по мирам. И то, что ты бездельник и лодырь, — выложил я всё, что узнал о местных колдунах-посредниках. — Между прочим, уже многих ваших пощекотал и в молодые миры сплавил, — прихвастнул напоследок.

— Как так? Твоя работа? Всех нас под корешок? И мне поможешь с Макаром или Кармой встретиться? — взмолился колдун, а я вздрогнул при упоминании имени похожего на имя матери всех миров.

— А Карма те на что? — нехотя поинтересовался, чтобы не выказать интереса.

— В женских мирах Макар Добрым работает, а в мужских Карма. Она душевный урожай косит, но тоже Доброй числится, — поведал ведьмак.

А я крепко задумался об устройстве смерти в мирах второго круга и заподозрил, что и в Скефии Добрую тётеньку так величают.

— Как тебя мамка назвала? — повторил я вопрос.

— Ясенем. И все мы Ясени были, покуда пропадать не начали. Ты, что ли, всех нас… — признался колдун, но вопрос свой так и не задал.

— Я только здешнего выгнал и в двадцать четвёртый сплавил. Правда, предварительно дурь из него выбил. Точнее, выкурил. А другой, который жил в двадцать четвёртом, тот сам в молодые миры зачем-то умчался.

— Ясное дело зачем. В запертых мирах такое можно сыскать! Такую силищу, — начал ведьмак с мечтающим взглядом.

— Колдовскую? — уточнил я.

— Нет конечно. Но знания в нашем деле, вот, где сила. Предвидение. Ворожба на лечение. На пользу людям, кстати. Может, и чародейство, конечно. Кто же правду скажет, когда туда отправляется.

— Так ты зачем себе шею свернуть пытался? — перешёл я к его ночной горячке и попытке смертоубийства.

— Поначалу смерти алкал. Я же все ваши перемены заранее чуял. Потому каждый день сюда заглядывал. Из норки красной следил. А когда вы крест водрузили, тут же захворал чёрной душонкой. Места себе не находил. Всё хотел что-то хорошее сделать, как Крест ихний. Да, где уж мне, — махнул бы на себя ведьмак, но был опутан цепями.

— Начнём с того, что Крестом они меня обзывают, а продолжим тем, что и ты можешь своим помогать, как здешний Ольгович. Я-то сам мальчишка ещё, а только и меня жизнь заставила переменами заняться. Так что скажешь, чернокнижник ты наш? — спросил я у ошалевшего собеседника.

— Чудес не бывает. Это я тебе, как колдун говорю. Чужие милости за чудеса выдают, знаю. А своих, рукотворных, не бывает. Даже если душу заклал.

В сарай вернулся Ольгович и протянул холщовый мешочек с крестиками.