Медведев. Книга 2. Перемены - Гоблин MeXXanik

Он говорил с видом человека, который, если и не обожает пересуды, то уж точно умеет извлекать из них выгоду — как пчела цветущей колючки.

— Думаете, такие новости будут полезны? — усомнился я, приподняв бровь.

Воевода повернулся ко мне, не спеша, с тем спокойствием, каким смотрят на неразумного племянника, который в третий раз сунул пальцы в розетку ради эксперимента.

— А вы попробуйте пропустить слух, который приведет к серьезным последствиям. Бельё может стащить нечисть, которая только вышла из леса, — назидательно протянул Морозов, словно речь шла не о простынях, а о секретных документах. — А велосипеды в Почте Империи просто так не ломаются. Это серьезная контора, между прочим. Так что для всего есть причины. И у всего есть последствия.

Я вздохнул.

— Не стану спорить, — кивнул я, прекрасно понимая, что он опять прав. И, что самое обидное, даже звучит это у него не как ворчание, а как заключение древнего летописца.

Я вышел из машины. Под ногами хрустнул камушек, воздух был свежим, с лёгкой горечью городской пыли и самоварного дыма.

Поднялся по ступеням, потянул на себя тяжёлую дверь. Она поддалась с негромким скрипом, как будто нехотя. И всё словно сменилось. Гул улицы, птичий треск, выкрики гимназистов — все это осталось за спиной. Внутри же была строгая, почти храмовная тишина. Казалось, что стены здесь слышали всё и помнили больше, чем хотелось бы.

Сидевший за стойкой дружинник, заметив меня, вскочил и поклонился.

— Курьер от гильдии купцов ещё не приезжал? — поинтересовался я, подходя ближе.

— Никак нет, мастер-князь, — отчеканил он, стоя прямо как меч в ножнах.

— Как только прибудет — пропусти его ко мне, — распорядился я.

— Будет сделано, — кивнул дружинник и снова сел, но уже с таким видом, словно каждую секунду был готов вскочить обратно.

Я направился к лестнице. Где-то наверху пахло свежим деревом и политой полировкой — знак, что уборку здесь делают не для показухи, а потому что так положено.

На втором пролёте в кармане зазвонил телефон. Аппарат завибрировал с деликатным усердием. Я вытащил его, взглянул на экран. Конечно, это была Вера Романовна.

— Представитель от мастеровых прибудет в управу только к пяти часам, — сообщила она.

— Отлично, — отозвался я. — Большое спасибо.

— Всегда пожалуйста, — коротко ответила она и отключилась.

Я убрал телефон в карман и продолжил подниматься, думая о том, как удивительно: в городе, где могут пропасть белье и сломаться имперский велосипед, всё-таки бывает надёжность. И иногда — в лице секретаря.

Но едва я успел войти в кабинет, как в дверь приемной робко постучали:

— Мастер-князь, — послышался незнакомый голос.

— Проходите сюда, — крикнул я.

В приемной послышались быстрые шаги, и через пару мгновений в кабинет вошел курьер от купеческой гильдии. Им оказался худой парень в аккуратном сером костюме. Он остановился у входа, склонил голову в приветствии.

— Вам конверт от гильдии купцов, — затараторил он.

— Добрый день, — ответил я. — Проходите.

Он подошел к столу, на ходу вынимая из сумки конверт. Передал его мне. Я вынул из подставки нож для бумаг, вскрыл посылку, вынул стопку документов. Пробежал глазами по строчкам отпечатанного на машинке текста. И убедившись, что все в порядке, подписал оба экземпляра. Затем быстро вынул из ящика стола свечу, спички и кусок сургуча, завернутый в серую бумагу. Неспешно расплавив сургуч в глубокой ложке, вылил его в нужном месте рядом с подписями. Красный сургуч расплылся по бумаге густым пятном, похожим на свежую кровь, и застыл. Потом я приложил поверх печать княжеской канцелярии, предварительно сдув с нее пыль.

— Передайте купцам, — произнес я и вернул один экземпляр, запечатав его в конверт. Курьер принял пакет, низко поклонился и поспешил прочь.

Я же оставил договор на столе, взглянул на висевший на стене календарь. Год на нем был не прошлый. Календарю было пять лет. Видимо, тут никому не было дела до дат. Время в Северске текло по своим правилам.

Откинулся на спинку стула. Тяжесть дня навалилась на плечи. Первый шаг сделан, но внутри всё равно оставалось ощущение зыбкости. Слишком уж хрупко держалось это равновесие.

А затем я представил, как расстроится Осипов, когда узнает о договоре. Он не смирится. Попытается надавить, вмешаться в проведение конкурса, шантажировать. И довольно улыбнулся: Осипов мог злиться сколько угодно. Я не собирался играть по его правилам…

Я провёл рукой по теплой, отполированной столешнице. Интересно, сколько людей здесь говорили то же самое, что и я: «честный конкурс», «прозрачные условия», «контроль». И сколько из них потом сгибались под давлением, или уходили, так ничего и не добившись?

Но, я не имел права отступить. За портом стоит будущее княжества. Если он оживёт, у Северска появится опора. Если же провалится… об этом варианте я пока старался не думать. Поэтому я некоторое время сидел в пустом кабинете, слушая, как где-то далеко, за окнами, шумит город. А затем взглянул на часы. До визита Климова оставалось еще три часа. Я достал из верхнего ящика стола несколько чистых листов, и принялся писать.

* * *

Мастер Климов вошёл в мой кабинет ровно в условленное время — ни минутой раньше, ни минутой позже.

Он был седой, с лицом, испещрённым морщинами, как старый дуб — не от времени, а от тяжелой работы. На шее под воротник уходил старый ожог — неровный, чуть бледнее здоровой кожи. Руки у Климова были тяжёлые, словно вырубленные из камня — руки, которыми не жестикулируют, а работают.

Он замер у входа, склонил голову в коротком, уважительном поклоне. Всё было просто, по-мужски: никакого подобострастия, но и без дерзости.

— Добрый вечер, мастер Медведев, — произнёс он ровным, чуть хрипловатым голосом, в котором чувствовалась настороженность. — Простите, прибыть раньше не получилось.

Он виновато развел руками, и я кивнул:

— Добрый, — кивнул я. — Ничего страшного, я все понимаю. Проходите.

Жестом пригласил его войти, указал на свободное кресло напротив. Климов шагнул в кабинет размеренно, будто в мастерскую, где каждое движение должно быть точным. Затем сел осторожно, как тот, кто привык, что даже мебель может не выдержать его веса.

Он взглянул на меня, не прямо, а будто оценивая, не навязываясь. Во взгляде читалась осторожность. Такую