Ведьмы.Ру 2 - Екатерина Насута

Мышь поднялась на задние лапы и взгляд её пересёкся со взглядом Наума Егоровича.

Или демон?

Там, в центре, был демон… или менталист? Или демон-менталист? Если такие до сих пор не встречались, то это же не значит, что их нет? В общем, кто там был, не ясно, но мыши ведь наличествовали. Их Наум Егорович сам видел. Правда, в центре обретались не древнеримские, но обыкновенные… ну, в том плане, что обыкновенные потусторонние твари, с земной историей незнакомые. Хотя, может статься, с той поры что-то да поменялось.

Вон у Наума Егоровича поменялось многое. А мыши, если подумать, чем хуже?

Мыш осмотрелся и тонко пискнул. На голос его выглянул другой, который спешно потрусил вдоль стены. Главное, бежал на трёх лапах, четвёртой придерживая сползающий шлем. И первый мышь явно нахмурился. Вот главное, Наум Егорович его прекрасно понимал: его тоже всегда раздражало раздолбайство подчинённых.

Говоришь им. Объясняешь.

Требуешь.

Следишь. А в нужный момент у кого-то то шлем сползает, то сапоги натирают, потому как не по размеру выбраны.

Мыш что-то коротко пискнул.

— Вот-вот, — поддержал его Наум Егорович. — И нарядов пару вне очереди. В следующий раз будет ремешок завязывать.

Сказал и смутился. Потому что выходило, что он вот лежит и с мышами разговаривает. А главное, этот, чешуйчатый, ответил. Пискнул чего-то в ответ и поглядел с интересом.

— Вы это… тут только не буяньте, — сказал Наум Егорович, покосившись на доктора, который продолжал спать крепким сном. И вот совесть же не мучит. — А то у меня задание.

— Пик, — мыш опустился на четыре лапы, потом примерилась и, оттолкнувшись, одним прыжком перемахнула со стола на кушетку.

И снова.

И до Наума Егоровича он добрался довольно быстро.

Вблизи мыш выглядел ещё более странно. Морда вот короткая, типично мышиная, была покрыта мелкими золотистыми чешуйками, которые дальше становились чуть больше и форму обретали четырёхугольную. Чешуйки наслаивались друг на друга, создавая прочную, но при том гибкую броню.

Зачем при такой нагрудник, Наум Егорович не понимал.

Но, может, униформа такая.

С униформой всякое случается.

А вот шлем с короткой красной щёткой был красив. И главное, толково. Издалека видать, кто тут начальство.

— Доброго, — сказал Наум Егорович. — Утра…

— Пик, — мыш прошёлся по краю носилок, остановившись у ремней. А вот зубы у него выдающиеся, и тоже металлом поблёскивают.

— Нет, не стоит. Говорю ж, задание. Внедряюсь… — сказал Наум Егорович, у которого и сомнений не возникло, что стальные зубы с ремнями справятся легко. — А у тебя своё, небось.

— Пи, — мыш кивнул.

— Понимаю. Как служивый служивого… в другой раз бы посидели.

При всей абсурдности мысль не вызывала отторжения.

— Может, и посидим ещё… ты это. Выполняй. А то ж не ровен час, проснётся… — Наум Егорович махнул на доктора. — Оно вам надо?

— Пи-и, — протянул мыш шёпотом.

— Во-во… и это… если вдруг… передай тому, который за вами… менталист он или кто, пусть свяжется. Вот хотя бы через тебя. Есть люди, которые готовы переговорить. Предложить работу. И бояться ему особо нечего.

Мышь склонил голову на бок. Слушает, стало быть.

— Ущербу вы, конечно, нанесли, но это всё решаемо. А вот люди не пострадали. Ну… так-то не сильно. И это хорошо.

Почему-то не отпускала мысль, что Фёдор Фёдорович не откажется расширить штат менталистом… про мышей, конечно, сложно что-то сказать, но, авось, и им при институте найдётся место.

Тем более при кадровом-то голоде.

— Пи, — коротко ответил мыш и, развернувшись, спустился на пол, где, нервно переминаясь с лапы на лапу, его уже ждал подчинённый.

Мгновенье, и оба исчезли.

Даже как-то жаль. Всё компания. Наум Егорович поёрзал. Пробудившееся ото сна тело затекло, ко всему намекало, что у него имеются свои естественные потребности, и что ещё немного, и Наум Егорович рискует опозориться.

Он снова поёрзал.

Вывернул голову, убедившись, что шевеления его остались незамеченными. Так, надо что-то делать, а то ж и вправду нехорошо получится.

И что делать?

Освобождаться нельзя. А что бы сделал Крапивин? Ладно, другой нормальный человек, который бы слышал голоса, обещавшие сожрать его мозг?

Или тот, кто слышал такие голоса, уже не был в полной мере нормальным?

— Помогите! — крикнул Наум Егорович, откашлявшись. — Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь…

Он надеялся, что крик его звучит в достаточной мере жалобно.

— Да, да, — доктор встрепенулся и едва не рухнул на пол. — Уже очнулись? Как вы себя чувствуете?

— Я? — Наум Егорович моргнул и состроил жалобное выражение лица. — Я себя… я… плохо! Где я? Кто я?

Второе, похоже, было лишним. Вон, физия доктора вытянулась.

— Вы, простите, не помните, кто вы?

— Я?

— Вы.

Дурацкий разговор.

— Я в туалет хочу, — проныл Наум Егорович, но получилось отчего-то басом. — И кушать.

— Да, да… конечно… сейчас. Я вас освобожу, Николай Леопольдович…

— Я?

— Вы, именно вы. Николай Леопольдович Крапивин… — доктор дёрнул один ремень, потом второй. Ага, затянули их на совесть. — Сейчас… один момент.

И вышел.

Твою же ж… и главное, этот момент затянулся. И затягивался, заставляя пожалеть, что Наум Егорович отказался от мышиной помощи. Впрочем, когда он уже почти решил попробовать ремни на прочность, доктор вернулся и не один.

Санитаров прихватил?

Выправка, правда, у них военная. Но тем лучше. Предсказуемей.

— Мы сейчас освободим вас, Николай Леопольдович. Вы только постарайтесь успокоиться.

Бесит, когда тебе постоянно твердят, что нужно успокоиться.

— Я спокоен, — мрачно ответил Наум Егорович. И замер. В отличие от доктора, санитары с ремнями справились быстро, что явно свидетельствовало о немалом опыте.

— Не спешите. Вы всю ночь лежали. Может закружиться голова, — доктор вился вокруг. — Обопритесь на Петра…

Санитар в белом одеянии подставил плечо. Плечо было подкачанным, движения — выверенными. И главное, взгляд. Взгляд внимательный, отчего Наум Егорович только порадовался, что собственное его тело от долгого лежания затекло и потому сделалось неуклюжим, ватним.

Как знать, что этот, глядящий, усмотрел бы.

Нет, всё-таки подобные операции надо готовить крепко загодя.

— Ох, — застонал он. — Ноги болят, руки болят…

Он постарался скопировать интонации Вероники Юзефовны, дражайшей тёщи, которая несмотря на возраст и привычку жаловаться, была бодра и полна сил.

— Спину защемило…

На спину Вероника Юзефовна жаловалась особенно часто и с завидной периодичностью. Жалобы