Глубокий рейд. Новые - Борис Вячеславович Конофальский

— Ой, там всё в дырах под крышей, — начинает жаловаться женщина, — вечером иной раз начинается заряд, он тут, на болоте, конечно, не то, что на юге, но всё равно пыльца-то летит в щели, а ночью вообще ужас, мошка пролезает, нам приходится под тряпьём спать. С головой… В духоте, кондиционер тут нам не положен. Мучались каждую ночь.

— А почему тот без тряпки? — Кульков показывает на худого.

— А у него уже грибок, ему тряпка не нужна… Он кашляет всё время.

Саблин прекрасно знает, что значит жить с человеком, который поражён грибком: «Может статься, они тут уже все заражены».

— Давно вы тут? — спрашивает Николай.

— Да кто сколько, — отвечает старая женщина, — я уже, почитай, три недели, а вот Максима, — она кивает на худого, — всего неделю как привезли…

— Ясно. Мужичок, с тобой что? — продолжает Кульков, указывая на лежащего. Но тот не отвечает. И казак уточняет: — А что с ногами-то?

— Он не говорит на русском. А ноги ему сломали, сюда уже таким привезли, — отвечает за лежащего заражённый мужик, — ещё там, на Хулимсунте; он два раза сбежать пытался. Так ему бандиты их кувалдой разбили, сказали, что купцам всё равно, целы ноги или нет. Нас всех по любому в баки уложат, хоть со сломанными ногами, хоть с целыми…

Он покашливает после каждой пары слов. И Саблин определяет для себя: болеет уже полгода. И лекарств не принимает. И он спрашивает у женщины, понимая, что она самая здоровая из взрослых, ну и самая бойкая:

— Как вас зовут? Откуда вы?

— Поля, Полина… — сразу отвечает та. Она самая упитанная среди всех пленников, самая здоровая. На вид нормальная женщина, и даже одежда у неё самая чистая. — Я из Нягани.

— А эти… дети ваши?

— Нет-нет, не мои, — она качает головой, — чужие.

Саблин разглядывает детей: худые, с почти белой кожей, стоят молчат, боятся рот раскрыть. Лица закрыты не очень свежими тряпками, только глаза видны, и всё равно на их коже имеются чёрные точки укусов мошки. Старший держит самую младшую за руку. А шея у старшего расчёсана. То ли он так укусы мошки расчесал, то ли болотная чесотка у парня, которую антибиотиками и мазями выводить три месяца. От единственного обнаруженного случая чесотки школу в Болотной в карантин на месяц сразу отправляли, так что…

— Они все из разных мест, кто украден, а кто продан… — продолжает Полина, поглаживая по голове ближайшего ребёнка. А прапорщик замечает у неё на рукаве крупную вошь. — Вот этот вот мальчик, Миша. У него семью всю забрали, он один остался, один жил- прятался, но и его поймали.

И тогда прапорщик, отойдя к двери, к выходу, интересуется:

— Мирон, дрон где?

И буквально через несколько секунд радист отвечает:

— Прямо над нами висит. Лейтенант наш всё видит.

Саблин говорит людям:

— Надо сейчас выйти отсюда…

— Куда, на улицу? — сразу уточняет Полина.

— Да, — отвечает Аким. Он хочет, чтобы Фарафонов увидал людей с детьми. — Нужно выйти на улицу на минуту.

— А Джу Ханя будем выносить? — спрашивает Полина.

— Нет, не надо… Пусть лежит, — Аким думает, что женщин с детьми будет для лейтенанта достаточно.

И они все, включая тяжело ковыляющую старуху и кашляющего мужичка, выходят на улицу. Далеко он их не повёл, остановился рядом с домом и поднял шлем, увеличил зум и «поймал» камерами коптер-разведчик, что кружил над островком. И потом он говорит им:

— Всё, можете обратно зайти.

Но тут самый старший из детей, Михаил, хватает Полину за руку и начинает что-то говорить ей тихо, после чего она сразу обращается к Саблину:

— Господин казак!

— Ну?

— А можно мы в тот дом пойдём? — Полина указывает на то здание, которое казаки брали штурмом.

— Там эти… бандиты…

— Мёртвые? — на всякий случай уточняет Полина.

— Мёртвые, мёртвые…

— Ну и ничего… Мы вон рядом с целым складом мертвецов жили… Зато там много комнат, душ, еда, кондиционер… — начинает перечислять женщина. — Детей хоть помыть, накормить… У них там и КХЗ, и респираторы нормальные были, и одежда новая…

И тут Саблин, оглядывая женщину, удивляется немного: сама чистая, в теле… и про дом бандитов всё знает; и тогда он интересуется:

— А вы, что, там бывали…? У бандитов в бараке?

— Да уж бывала, — невесело отвечает женщина. — Каждый вечер меня к себе забирали. Готовила я им, стирала… — и она добавляет многозначительно: — ну и всё остальное тоже…

— Идите, конечно… — и тут же он вспоминает. — А вон тот, что отдыхает, вон, у акации… Бракованный… Он как тут с вами?

Полина бросает быстрый взгляд на убитого, который лежит недалеко от них, и сразу отвечает:

— Это Кар, они его так звали; он был самым тихим из них, водку пил мало, полынь тоже особо не ел, сядет в углу и сидит, воду пил всё время, чай редко… Кушал немного. Таблетки пил после еды… Он у них самый младший был, они им понукали. Гоняли его всюду. Он неглупый был. А эти… Сами нахреначатся полыни и лежат на лавках, закатив зенки, весь день чёрные слюни пускают до пола, а он тут всё делал за них. Нас кормил, ну и всё по хозяйству… Так-то он тихий был, только слова плохо понимал… Говорил ещё хуже… Многие слова говорить совсем не мог, не получалось у него… Хрипел только, — и потом она заканчивает: — Ну так что? Мы переезжаем в дом?

— Переезжайте, — разрешает Саблин и тут же вспоминает; — Слушайте… А что вы там про склад мертвецов что-то говорили?

— Так вот же он,