Один ленивый мальчик - Александр Бельский

плоскости обнимают Хори, не давая вырваться и побежать за своими, все уходящими по пустыне вдаль. Вокруг вспыхивает огонь. Хори смотрит на него, ему жарко. Вот пламя охватило уже держащие Хори крылья, а затем — и его самого. А с неба всё смотрит громадный серо-зеленый светлый и немигающий глаз давешнего кривляки-карлика. К горящему долгие годы юноше из бесконечной дали приближается, медленно и кособоко, кто-то. Он ближе, ближе… Это всё тот же негр-Измененный, по-прежнему умоляющий о чем-то Хори.

— Просыпайся, командир, — вдруг отчётливо говорит негр, и Хори наконец, заполошно дёргаясь и еле понимая на полпути из сна в явь, что будит его Иштек, и в самом деле просыпается. А пить хочется так же сильно, как и во сне. Он вообще себя чувствовал, как после попойки с дракой — ломило и саднило все тело, но особенно — голова. И вообще — казалось, что болели даже сбритые на голове волосы и потерянные навсегда молочные зубы. Видно, он надышался вчера вони и гари в погребе и башне, и короткий сон не дал облегчения. Иштек же выглядел до неприличия бодрым по сравнению с ним. Хотя ночь и ему далась, как видно, нелегко… Холодная морозящая хребет истома отступила, сменившись горячей волной, и Хори с ужасом подумал, что обмочился. Но, хвала богам предвышним и предстоящим — нет. Увидев тыквенную бутыль с водой, он жадно припал к ней. Однако противный вкус во рту никуда не делся.

— Долго я спал? — хрипло спросил он.

— Одну стражу. Скоро все проснутся. Я подумал, что надо тебе встать и еще раз потолковать с Леопардом.

— Кто знает о ночных бедах, кроме диких?

— Думаю, писец знает. Или догадывается. Он не спал, когда мы уходили в башню, и видел нас. И когда мы вернулись, он тоже не спал.

Хори вздохнул. Минмесу ему не нравился, невзирая на свою историю. Но он мог быть во многом полезен, а при нынешнех обстоятельствах — даже незаменим. Да и не следовало обсуждать его с Иштеком. Надо было срочно взбодриться, проснуться окончательно. Для начала — умыться. Он взял мешочек с солями и снадобьями для утреннего туалета.

— Тутмос в башне?

— Да, и Нехти там. И раненые. Воды им отнесли. Но надо бы посмотреть на раны их при свете солнца.

— Мы, по крайней мере, Измененными не стали. Надеюсь, и у них всё спокойно. Пойдем к колодцу, польёшь — мне надо умыться, да и тебе не помешает.

Кряхтя и морщась, он доковылял до выгребных ям и помочился. Затем, так же тяжело и одеревенело, дошел до поилки. Вначале спина, руки, ноги — короче, все члены — еле сгибались, но постепенно он разошёлся, спиной чуствуя глумливый взгляд долговязого следопыта. Как тому удавалось быть ехидным с торжественно-постным лицом — уму непостижимо! Холодная вода, щедро выплеснутая из кожаного ведра коварным Богомолом, дубиной вышибла из него дух и победила, наконец, сон. Хори сперва напился, почистил зубы очищающей солью «бед» и еще раз умылся, неторопливо и тщательно, с умывальной смесью «суаб». Затем протер подмышки мазью из смешаных и перетертых скипидара, ладана, семян и благовоний, омыл в последний раз руки и наконец-то ощутил себя живым и почти целым. Мстительно окатив в ответ водой с ног до головы Иштека, он отправил его за жрецом, писцом и маджайкой. Правильней всего будет показать им всё на месте, в башне. Подумав, он решил не тратить время на подведение глаз и бровей, и прямо-таки услышал материнское: «ни один ленивый мальчик никогда и ничего не добъется в жизни!» Нет, у него был с собой и зеленый порошок из малахита, и черный из галенита, но не было никакого желания заниматься этой, как он считал, ненужной ерундой. Во-первых, он, особенно глядя на неподводящих глаза маджаев, убедился, что, вопреки всеобщему мнению, и без этих зелий глазные болезни не одолеют его. Во-вторых, без них кожа не зудела, особенно если вспотеть. Голову брить тоже было некогда, и, проведя по ней рукой, он убедил себя, что все пока в порядке, снова явно услышав материнское: «Ленивый мальчик!» Роль ритуала и привычки он пока недооценивал.

У печи появился, потирая спросонья глаза, Тури. Весь залитый розовым рассветным солнцем, он был олицетворением мира и покоя. Заметив командира, он весело помахал ему рукой и принялся растапливать печь жгутами сухой травы и хворостом. Счастливец, он ещё ничего не знает! Молодой неджес подошел к башне. Часовой отрапортовал ему о том, что всё спокойно. Этот-то явно уже всё знал о ночных несчастьях, лицо его было зло и встревожено, и он нет-нет да и косился на выход из башни. Хори вспомнил его имя — Нефер, из семерки Нехти.

— Внутри все тихо? — спросил его юноша.

— Тихо. А уж как там боги дали…

— Я внутрь. Пропустишь достопочтенного жреца, писца, Иштека и Старшую диких негров. Если с ними придёт кто-то из диких негров — тоже. Остальных — не пускать! — сказал Хори. Только сейчас он понял, что сжимает в руке булаву, и подивился — а где она была во время умывания? Потом его словно обожгло — с ночи он лишь обтер ее ветошью, ещё в башне, но не обжёг и не окурил в дыму, как говорил им Тур. Он осторожно засунул длинную рукоять за пояс на спине, глянул — нет ли на руках ранок или порезов, и полез вверх по раскачивающейся верёвочной лестнице. Со второго уровня он прислушался — внизу было тихо. Факелы уже давным-давно прогорели, воняло дымом. И было темно. Решив дождаться всех наверху, он поднялся на сторожевую площадку крепости. Мир вокруг был прекрасен. Наступал как раз тот самый лучший час дня в пустыне — безветренный рассвет. Прохлада ласкала нежным ветерком, солнце ещё не выплыло на дневной ладье Ра, но уже окрасило небо — от розового на востоке, до тёмно-голубого, почти синего на западе, с последними замешкавшимися звездами на нем. Горы были невообразимо прекрасны. Меняя свой цвет от перламутрово-прозрачных до тёмно-фиолетовых, они казались живыми гигантами, которые плавно перетекали всеми мыслимыми цветами в утренней дымке. Даже царский пурпур не пожалели, чтобы раскрасить утро к приходу царя всех царей и владыки всех владык — солнца. Он опять победил Апопа в ночном бою, и в эту ночь мы бились вместе с ним, хоть и не на одной ладье, подумал Хори.

Заскрипела-затрещала лестница. К башне никто