Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3) - Сергей Фомичев

Отправился он в Америку, однако, не один. Это стало неприятным открытием. Спутника звали Царёв Алексей, служил он при Колычеве секретарём или кем-то вроде того, а состоял в чине коллежского регистратора. Багажа при секретаре оказалось еще меньше, так что ехали они налегке, лишней копейки ямщикам не жалели и продвигались довольно быстро.

После заварушки на Кадьяке мне пришлось вновь навестить своих контрагентов, изменяя распоряжения на прямо противоположные. Теперь моим людям предписывалось максимально способствовать движению начальника.

Однако зимой я в Россию предпочитал не соваться, и в одну ловушку клиенты всё же успели угодить. Приключение задержало их правда не больше, чем на пару недель, хотя запросто могло кончиться и трагедией.

Люди Копыта прибыли под видом купцов, подпоили смотрителя почтовой станции, а дежурящего там ямщика отправили на перегон якобы по срочному делу. Когда прибыл начальник, его кибитку подцепили к собственным лошадям и увезли в сторону от дороги верст примерно на тридцать.

У знакомцев Копыто имелся старый домик на Ветлуге. Его срочно привели в порядок и выдали за следующую почтовую станцию. Сменных лошадей на фальшивой станции понятно не оказалось, Колычеву и его спутнику предложили выпить с дороги, перекусить и подождать у печи, где обоих благополучно сморило.

Возможно, братство не раз потрошило здесь проезжих купцов, сбрасывая трупы под лёд Ветлуги, но мои распоряжения смертоубийства не предусматривали, а поэтому путников просто оставили в хижине без лошадей, запаса еды и дров. По ночам ещё случались морозы, а оголодавшие за зиму звери шастали по округе. Путники запросто могли замерзнуть, если бы остались в хижине, или стать добычей волков, приди им в голову отправиться пешком за помощью, а случись ранее вскрытие реки и весеннее половодье, их могло отрезать от цивилизации на целый месяц.

Какое решение принял Колычев, поведать никто не мог. Но через три недели его уже видели в Казани. Причём ни жалоб на станционного смотрителя, ни разговоров о разбойниках, даже шутки о происшествии ни от него, ни от секретаря никто не услышал.

Мне захотелось увидеть Колычева хотя бы издали и самому оценить, что за фрукт наш капитан? Из-за зимы я прозевал его появление в Казани, не попадал в нужное время в сибирские города. Наступила распутица, и капитан завис где-то в пути между Колыванью и Енисейском. Перехватить его удалось только в Иркутске уже на исходе лета.

Терёха (на самом деле давно Терентий Васильевич) показал мне стройного не очень высокого человека лет тридцати пяти. Он был в чёрном мундире, принадлежность которого я определить не смог. На волевом лице капитана виднелись следы пороховой гари. Герой! Физиономистика определённо является лженаукой, но мне показалось, что с таким человеком будет сложно поладить.

— Этому палец в рот не клади, — подумал я вслух.

Капитан задержался в столице Восточной Сибири, чтобы мобилизовать казаков для сопровождения, согласовать с властями поездку и получить дополнительные инструкции.

Оказалось, что и без моих прежних усилий продвижение затягивалось. Колычева приглашали в купеческие дома, заваливали прошениями о послаблениях в торговле мехами с китайцами, какими-то проектами, имеющими слабое отношение к Америке. Среди казаков распространяли небылицы про тяжести морского перехода и жизни на северных островах, так что добровольцев долго не находилось, а капитан благоразумно удерживался от насильственного призыва, предвидя с какими сложностями столкнётся, если рекруты разбегутся посреди бескрайних пустынь севера.

Капитан никак не успевал к закрытию навигации от Охотского порта. Всё это увеличивало риск его встречи с Шелеховым, который вот-вот должен тронуться в обратный путь. Но сделать я уже ничего не мог и понадеялся на удачу.

* * *

На перестройку экономической системы ушло полгода. Остались сущие пустяки — заставить систему работать. Понятно, что проекты запускались по мере готовности, но мне захотелось обозначить начало эпохи — перерезать ленточку, разбить бутылку с шампанским, переключить рубильник.

Рубильник мне предоставил Тропинин. К началу осени он как раз закончил строительство первой линии газового освещения. Мы собирались продемонстрировать его индейцам, что прибудут на традиционный потлач.

— Ну с богом! — напутствовал Лёшка.

Я повернул вентиль, газ устремился в магистраль.

— Со временем проведём газ в дома, — пообещал товарищ, показывая хозяйство. — Такой пускать не стоит, в нем полно примесей, угара, а очистку я сейчас не потяну.

Хозяйство состояло из коксовой батареи, поделенной на несколько секций, которые должны были работать попеременно, а затем остывать. Газ проходил через многоступенчатый охладитель, пропускался через воду и уходил в газгольдер, а оттуда поступал в магистраль.

Газгольдер представлял собой перевернутый котел, погруженный в бак с водой, что обеспечивало гидрозатвор. Будучи небольшим устройство не могло запасать газ от целого дня работы печей, а служил лишь демпфером и регулятором давления. Каждая секция батареи была рассчитана на одну ночь работы. Пока первая будет остывать (на что Тропининым отводилось несколько дней), к газгольдеру подключат другую.

— Конечно, следовало бы сделать непрерывное производство, но пока это слишком сложно. Так что ребятам предстоит работать ночами. Так сказать, от заката до рассвета.

«Ребята» — бывшие мастера-углежоги, своего рода художники, умеющие подбирать древесину, складывать её в особые кучи и поддерживать нужный режим обжига, стали обыкновенными кочегарами, придатком индустриальной машины, всё искусство которых сводилось к умению шуровать кочергой в топке.

Мы вышли на набережную и начали зажигать фонари.

Они разгоняли темноту едва-едва, как зашоренные маскировкой фары военных грузовиков. Полная луна давала примерно столько же света.

— Но всё же мы опередили Париж и Лондон, — с удовольствием констатировал я.

— Иногда я думаю, что Герон Александрийский, Леонардо да Винчи, это заблудшие путешественники во времени, вроде нас с тобой, — произнес Лёшка. — Они просто попали не в ту эпоху.

— Смелая мысль, — усмехнулся я. — Тебе следовало больше читать фантастики, чем смотреть телевизор.

— Не думаю, что фантастика помогла бы мне провернуть такое, а вот канал Дискавери… — Лёшка показал рукой на ближайший фонарь.

При искусственном освещении набережные выглядели как на картинах Гримшоу. Всё изменило цвет. Тёмную воду гавани исчертили золотистые дорожки. Многочисленные окна домов и витрины давали желтые блики. Вишни тоже стали похожи на сказочные денежные деревья. Мне всё не удавалось добыть саженцы настоящей сакуры. Я заказывал их и Яшке, и всем, кто отправлялся в сторону Кантона. Безрезультатно. Поэтому «за неимением гербовой» мы засадили набережную местной разновидностью дички.

Новая набережная, наконец, приобрела законченный вид. Госпитальный комплекс, школа, мой особняк выстроились по линии, заданной Морским училищем. Вернее по линии выстроились ограждения, потому что большинство зданий скрывались в глубине парков. Впрочем и парки пока не заросли, так что фасады просматривались с променада отчетливо. Строительные леса убрали, стены побелили, дорожки посыпали каменной крошкой, бронзовых львов и пушки начистили до блеска. Всюду царила гармония.

За исключением пустующей правой ниши портика Морского училища. Она зияла, как выбитый зуб на белоснежной улыбке.

Нишу слева давно заняла статуя Нептуна. Морское божество имело высоту в два человеческих роста и сжимало трезубец. Смотрелось неплохо. Ещё бы, я отвалил за него него полторы тысяч флоринов. Нептуна пришлось расчленять и доставлять по кускам, а потом собирать на месте, точно конструктор лего, но мастера знали свое дело, так что швы между блоками можно было увидеть лишь подойдя вплотную.

В правую нишу я планировал поставить статую Колумба. Но не родился ещё тот Церетели, чтобы сваять нечто оригинальное. Эскизы, что предложили в нескольких европейских мастерских, меня не устроили. Хотелось бы получить нечто в духе Бэкона, который умело сочетал современный стиль с античным. Недавно установленная статуя короля Георга в Сомерсет Хаус произвела на меня сильное впечатление. К сожалению скульптор был завален государственными заказами, а его конкуренты слишком строго придерживались канонов.

— Почему бы не поставить туда Беринга или русского первопроходца? — предложил Тропинин.

— Чирикова? — переспросил я. — Хм. Идея неплоха. Надо её обдумать.

Теоретически я мог попробовать себя в скульптуре. А по модели уже можно заказывать статую хоть в той же мастерской Элеоноры Коуд, где подвизался Бэкон и где я раньше покупал львов. Правда никто из старожилов не помнил, как выглядели Беринг или Чириков, чтобы создать убедительную модель, а если кто и помнил, то не имел возможности изобразить, описать.