Крылья за спиной - Саманта Миллс

Св. Лемен. Эссе о природе личности

Спустя два года после битвы за башню Кемьяна Зеня вновь шагнула в пронизывающую стынь хирургического зала и предстала пред увеличительными окулярами хирурга, в которых тот походил на сову. Ей исполнилось семнадцать. Не самая юная выпускница (этот рекорд все еще принадлежал Водайе), но изрядно моложе других.

Почти четыре часа она жевала капу и не сдерживала слез. Спина полыхала огнем вся сплошь, многочисленные надрезы сливались в один. Боль была настолько всеобъемлющей, что стала просто фоном. Фактом бытия. Зеня таращилась вдаль, отпустив мысли и старательно фокусируясь на чем угодно, кроме «здесь и сейчас». Периодически хирург тыкал, дергал или резал что-то новое и вызывал поразительную агонию, выдергивая ее из транса, и все приходилось начинать заново.

Она думала о полете. О ветре в волосах; о том, как помчится к земле, а потом подхватится; о подъеме, о парении. Думала о длани меха-дэвы, томно проплывающей над божьим древом, и о белом сиянии, омывающем ее ложе. Представляла себе опрятный город. Мирный город.

А затем, когда Зеня погрузилась в пьяную эйфорию так глубоко, что больше не могла отстраняться от боли, хирург опустился на колени перед ее лицом, убрал капу и сказал:

– Ты большая молодец, маленькая Пава.

И вот тут она заплакала, большими некрасивыми слезами облегчения и счастья. Где-то по пути они превратились в горе, и она уже не знала, о чем плачет, знала только, что конца этому не видно.

Зеня обзавелась спинными портами. Толстыми, увесистыми штуками. В конечном счете, как ей обещали, потом она перестанет замечать их вовсе, но это «потом» казалось невообразимо далеким. Открытая из-за широких цилиндров спина саднила и горела на стыке металла с живой человеческой плотью. Несмотря на гору обезболивающих, от малейшего движения по всему телу пробегала болезненная дрожь.

Но оно того стоило. Даже сейчас в лаборатории за пределами учебного комплекса Павы работал техник, создавая крылья по ее спецификациям. За несколько недель она восстановится и начнет испытания. Наденет свои собственные крылья и станет учиться ими управлять, сгибать и маневрировать, давая мастеру последний шанс доработать конструкцию.

А затем – Рухова Голова. Первый полет.

Ту ночь Зеня провела в послеоперационной палате. Спину прикрывала свободно накинутая простыня. Коек там, помимо ее, стояло множество, но лишь три из них занимали курсанты, недавно осчастливленные портами. Зеню мутило, от обширного вмешательства лихорадило, препараты не помогали, и ей не удавалось даже расслабиться до конца – больно было даже дышать.

А рядом на низенькой скамеечке сидела Водайя, без крыльев, гладила ее по голове и тихонько рассказывала о грядущих днях. Меха Водайя, Голос их богини, что доказывал серебряный порт в основании черепа.

Навещала только она. После битвы при Кемьяне старая пятерка взглянула на Зеню с новым уважением, ее преданность была очевидна, а в небе она действовала на зависть храбро. Воспоминания останутся с ней надолго: Ромил смеется от восторга, Лийо и Долин хлопают ее по спине. Но, неустанно стремясь вперед, она оставила их далеко позади. Они еще только осваивали учебные порты, а она уже побывала на столе у хирурга.

И впервые облетать границу она отправится не с закадычными друзьями, на чьих глазах прошла ее юность, – ей придется начинать с нуля среди незнакомцев, затыкая дыры там и сям среди людей, у которых уже сложились отношения друг с другом.

В ее жизни имелась лишь одна постоянная величина, и она сидела рядом.

– Ты готова, – сказала Водайя.

И Зеня ответила:

– Да.

Спустя две недели после восхождения на небеса над башней Кемьяна Земолай все еще лежала у хирургов. Первые дни после тамошнего противостояния слились для нее в одно размытое пятно, очередную полосу боли и беспамятства, не лучше той мехалиновой ломки, когда меха-дэва низвергла ее и бывшая крылатая очнулась в клетке. На сей раз она, по крайней мере, болела с комфортом – в кровати.

На животе рядом со старым учебным портом появился новый шрам, неровный и воспаленно-красный. Хирург пророчил ей смерть, но Земолай всегда была полна сюрпризов. Жаль только, что без старых лекарств восстановление заняло так много времени. Она уже могла ходить – медленно, осторожно, стараясь не поднимать ничего тяжелее книги. Но обошлось без заражения, и она не сомневалась, что со временем плоть зарастет.

Так далеко она не загадывала – не рассчитывала уцелеть.

На соседней койке отдыхал Рустайя, шрам у него на животе казался зеркальным отражением ее собственного. Ноги (обычный комплект, а не скалолазный) аккуратно поместились между изголовьем кровати и тумбочкой, заваленной сладостями – подарками им обоим, за которые они торговались с добродушным остервенением.

Гальяна и Тимьян ежедневно просиживали часы на стульях между ними, излагая новости, предаваясь воспоминаниям и приглушенно обсуждая смутное будущее. Сломанные пальцы Гальяне закатали в гипс, они потихоньку срастались, и девушка, как прежде, размахивала руками, когда волновалась, а волновалась она часто. Больничные палаты были весьма обширны и никогда не пустовали, но эту четверку словно окружал невидимый кокон близости.

– Намечается встреча совета Пяти, – шепотом сообщил Тимьян, шкодно ухмыляясь. – Когда и на каких условиях, не знаю. Не представляю, какая серьезная охрана им понадобится. Но это действительно произойдет.

– До сих пор не верится, что твой сумасшедший план сработал, – искоса глянув на Земолай, фыркнул Рустайя.

– Пока ничего не изменилось, – пробурчала та в ответ, но внутреннего протеста не ощутила.

Она слишком хорошо понимала, насколько глубоко погрузился город в паранойю, в какой упадок он пришел и с каким трудом предстоит восстанавливать прежние здания и общественный уклад. Она легко могла вообразить, какой хаос творится сейчас в каждой секте и каждой ячейке сопротивления, пока там выбирают представителей, определяют приоритеты, выстраивают стратегии для предстоящей встречи, делают приготовления на случай, если это коварная уловка с целью собрать главных смутьянов в одном месте…

Радежда ее детства канула в небытие. Что бы ни пришло на ее место, оно будет новое, неизведанное и родится из великой скорби. Но сейчас, когда они так и лучились радостью, об этом упоминать не стоило.

Выздоравливая в покоях хирургов на пороге великих перемен, Земолай чувствовала, как снова замыкается странный круг ее жизни. Сильнее, чем когда-либо, она ощущала себя той, прежней девочкой, раненной и отчаянно желающей, чтобы стало лучше; прошлое накладывалось на настоящее, словно все происходило одновременно, и ей оставалось только молиться, чтобы на сей раз встретить его с открытыми глазами.

Прикованная