Фантастика 2025-159 - Алексей Небоходов

Петрушин смущённо присел на край стула, неуклюже пытаясь изобразить серьёзность.

– Значит так, слушай внимательно, – продолжил Леонид обстоятельно. – Появился деятель любопытный – Михаил Конотопов. Снимает кино специфическое, прямо на овощной базе. Представь себе: овощебаза, и вдруг люди голышом бегают и снимают сомнительные сцены. Ты вообще о таком слышал?

Петрушин растерянно заморгал:

– Нет, Леонид Борисович, не слышал. Хотя сейчас времена сами понимаете какие… Но на овощной базе – это уж совсем необычно.

– Именно так, Петрушин, необычно, – наставительно кивнул Леонид. – А наша работа и состоит в том, чтобы необычное сделать обычным. Узнай про этого кинодеятеля всё: кто за ним стоит, кто финансирует, какая у них аппаратура и цели, кроме очевидных. Дело тонкое. Тут не просто взять и посадить. Надо прояснить связи. Кто за «комбайнёрами любви», кто поддерживает. И главное – тихо, без глупостей.

– Понял, Леонид Борисович, – серьёзно кивнул Петрушин. – Сделаю аккуратно и тихо.

– Вот и отлично, – одобрительно улыбнулся Кузнецов. – А то ещё сам захочешь сняться в комбайнёрах. Не подведи.

Петрушин покраснел и решительно поднялся:

– Никак нет! Я уж лучше издали понаблюдаю.

– Хорошо, иди работай, – сказал Кузнецов. – И помни, нужны подробности. Чем больше, тем лучше.

– Так точно! – бодро отрапортовал Петрушин и поспешно вышел за дверь.

Леонид несколько секунд улыбался вслед, затем достал из шкафчика потрёпанную тетрадь с гербом СССР на обложке. Записав несколько пометок, он поколебался и нарисовал на полях крупный вопросительный знак.

Откинувшись в кресле, Кузнецов устало взглянул в окно. В сером здании напротив горели окна, там тоже люди делали вид, что работают на благо государства.

«Что-то не так, – думал он. – Слишком уверенно ведут себя эти люди. Кто-то их явно прикрывает».

Леонид тихо рассмеялся, допил уже остывший чай и снова посмотрел на серое здание, словно ожидая подсказки, как разобраться с этим странным киноделом.

Ранним утром у ворот овощной базы было необычно оживлённо. Рабочие таскали ящики с капустой, грузчики лениво курили у стены, из радиолы охранника звучала песня Марии Пахоменко про «рожь несжатую». Всё было обычно, если бы не группа людей, слишком старательно изображавших работников базы.

Переодетые оперативники в ватниках и резиновых сапогах выглядели подозрительно аккуратно, но рабочим овощебазы было не до того, чтобы их замечать. Один демонстративно таскал пустые ящики, второй серьёзно изучал сводки поставок, третий ходил с фотоаппаратом «Зенит», изображая фотографа многотиражки.

– Вася, я правильно понимаю, что мы весь день должны морковку туда-сюда перекладывать? – уныло спросил оперативник, глядя на пустой ящик с неподдельной тоской.

– Ты главное не переживай, Игорёк, – поучительно ответил старший товарищ, качая головой. – Морковку будем сортировать долго и вдумчиво, пока она не заговорит.

Первым объектом наблюдения стал Сергей Петров, киномеханик и завсегдатай овощебазы. Сергей шёл уверенно, весело махнул рукой охраннику Степанычу, лениво стоявшему в будке.

– Здорово, Степаныч! Что такой хмурый с утра? Картошка проросла или капуста завяла? – окликнул он.

Степаныч задумчиво пожевал ус и с философской серьёзностью ответил:

– Ты бы, Серёга, не о капусте думал, а о нравственном облике нашем советском. Совсем вы тут распоясались, кино странное снимаете. Говорят, про любовь с техникой?

Сергей рассмеялся и добродушно хлопнул охранника по плечу:

– Ну ты даёшь! Нравственный облик у нас в полном порядке. Что плохого, если люди картошку любят? Любовь к овощам – чисто советская, пролетарская. Вот ты капусту любишь?

Охранник замялся, а Сергей направился к ангару, не подозревая, что «фотограф многотиражки» уже запечатлел его на плёнку.

Следом подошла Ольга Петровна. Женщина нервно оглянулась и зачем-то поправила волосы. Её движения выдавали напряжение человека, ощущавшего на себе чей-то пристальный взгляд.

– Доброе утро, Ольга Петровна, – вежливо произнёс Степаныч с показным равнодушием. – Как настроение? Всё снимаетесь?

Ольга вспыхнула и осторожно улыбнулась:

– Да какое там настроение! У нас овощная база, а не «Мосфильм». У нас художественный эксперимент такой, просветительская работа с населением.

Оперативник за ящиками с морковью тихонько усмехнулся, снимая Ольгу в профиль и записывая в блокнот: «Объект нервничает, оправдывается, ведёт себя подозрительно».

К воротам подошёл Алексей – невысокий мужчина в очках, которые постоянно поправлял. Шёл он осторожно, но выглядел спокойно и уверенно.

– Приветствую, товарищи, – тихо и вежливо сказал Алексей, чуть наклонив голову. – День сегодня необычный. Народу с утра – будто митинг.

Степаныч снова задумчиво пожевал ус и торжественно произнёс:

– У нас тут митингов не бывает, Алексей Григорьевич. Место строго производственное. Пора прекратить ваши кинематографические эксперименты. Народу не нравится.

– Народу? – удивился Алексей. – Какому народу, Степаныч? Ты сам наше кино смотрел?

– Я? Нет! – Степаныч замотал головой, краснея. – Мне нельзя, я человек советский, семейный.

– Ну вот, – улыбнулся Алексей и похлопал его по плечу. – А говоришь «народ». Сам не видел, а осуждаешь. Не советский подход, Степаныч.

Оперативники продолжали щёлкать своими «Зенитами», фиксируя каждое движение и жест.

К обеду Кузнецов уже изучал первые фотографии и заметки, разложив их по столу. Он сосредоточенно делал пометки в красной тетради, создавая краткие характеристики под каждым изображением:

«Сергей Петров – весел, нахален, подозрительно спокоен. Возможны криминальные связи. Шутит про овощи, морально устойчив».

«Ольга Петровна – нервничает, оправдывается, пытается убедить в невиновности даже охранника. Имеет отношение к художественной части. Потенциально слабое звено».

«Алексей – осторожен, скрытен, играет простака. Постоянно поправляет очки, вероятно, нервная привычка. Требует отдельного внимания».

Кузнецов долго смотрел на фотографии, пытаясь разглядеть в простых людях нечто более серьёзное, чем банальный моральный упадок.

Закрыв папку и убрав её в сейф, он тяжело вздохнул:

– Вот времена пошли. Вместо шпионов и диссидентов ловим комбайнёров и киношников. Ну и служба.

Кузнецов покачал головой и вышел из кабинета, понимая, что это абсурдное расследование надолго и простым не будет.

В отделе КГБ постепенно установилась несерьёзная атмосфера. Казалось бы, учреждение солидное, а настроение сотрудников напоминало собрание весёлых друзей, обсуждающих юмористический фильм. Причиной стало дело, которое с лёгкой руки вечно улыбающегося лейтенанта Корнеева окрестили «Любовь и кабачки».

Корнеев вообще отличался высоким чувством юмора и полной неспособностью воспринимать мир серьёзно. Сейчас он стоял в коридоре с кружкой чая, увлечённо рассказывая молодым оперативникам новые подробности съёмок на овощной базе.

– Ну вы только представьте, товарищи! – оживлённо говорил Корнеев, размахивая руками. – Стоит старый, ржавый комбайн, уже даже не ездит, а на нём герои решают заняться любовью. Причём не простой любовью, а пролетарской, я бы даже сказал – социалистической! Представляете, какие кадры получаются? Такое кино сразу можно отправлять на зарубежные фестивали под заголовками «Любовь среди капусты» или «Картофельная страсть»!

Молодые оперативники вокруг лейтенанта дружно смеялись,