Фантастика 2025-159 - Алексей Небоходов

– Знаешь, Ваня, – поддержал разговор капитан Сомов, солидный и полноватый, с большим опытом, – думаю, они выражают культурный протест против серости жизни. Вместо скучных лозунгов устраивают революцию в области искусства и сельского хозяйства. «Комбайнёры любви» – звучит красиво и идейно.

– Точно, Сомов, – кивнул Корнеев. – Любовь и труд идут рука об руку. Их даже похвалить можно за необычный подход к воспитанию масс. Главное, чтобы народ не остался равнодушным к проблемам овощеводства. Пора поднимать престиж колхозов, и они нашли креативный способ.

– Да уж, – со смехом вмешался обычно тихий лейтенант Петров, – я даже слышал, что председатель колхоза выделил им трактор и доярок для съёмок. Представляете картину: комбайн едва на колёсах, а режиссёр требует от доярок выразительности и любви к сельхозтехнике!

Все снова засмеялись, словно картина ожила перед ними. В этот момент мимо прошёл Леонид Кузнецов, бесстрастный и серьёзный. Он не улыбнулся и лишь слегка поморщился от очередной шутки.

– Добрый день, Леонид Борисович! – громко поприветствовал его Корнеев, не скрывая весёлости. – Как вам наше дело «Любовь и кабачки»? Тянет на «Фитиль» или на «Ералаш», как считаете?

Кузнецов остановился, внимательно посмотрел на Корнеева и спокойно произнёс:

– Знаете, товарищ Корнеев, самое опасное преступление то, которое выглядит глупым и нелепым. Вы смеётесь, а потом окажется, что за всем этим скрывается нечто серьёзное. Вот тогда никому уже не будет смешно.

Корнеев растерянно улыбнулся, пытаясь понять, шутил Кузнецов или говорил всерьёз, но тот уже развернулся и ушёл в кабинет.

– Вот и поговорили, – озадаченно произнёс Корнеев, пожимая плечами. – Леонид Борисович всегда настроение испортит. Человек-загадка.

Тем временем Кузнецов сидел в кабинете и аккуратно записывал услышанное в блокнот. Почерк его был чёткий, а каждое слово стояло на месте. Он отметил, что атмосфера в отделе стала ироничной и беспечной – совершенно не соответствующей серьёзности дела.

Вечером, когда сотрудники разошлись и в коридорах погас свет, Леонид снова перебирал документы и фотографии. Он перечитал свои заметки, пытаясь понять причину легкомыслия коллег.

Перед ним лежала фотография Михаила Конотопова у ангара. Леонид долго смотрел на это спокойное лицо, пытаясь понять, что скрывает за собой кажущаяся нелепость происходящего.

«Что-то тут не так, – думал он. – Не бывает такой уверенности без основания. За всей этой бутафорией явно стоит нечто серьёзное».

Закрыв папку и убрав её в сейф, он ощутил, как раздражает его весёлость и ирония коллег. Леонид не разделял их беспечности и чувствовал тревожную нотку в абсурдности происходящего.

Кузнецов тяжело вздохнул, закурил и откинулся на спинку кресла. Офис погрузился в сумерки и тишину. Он сидел неподвижно, мысленно собирая этот запутанный паззл.

«Не нравятся мне эти кабачки и комбайны, – думал он, выпуская дым. – Слишком много шуток, слишком мало серьёзности. Значит, нужно копать глубже».

Сигарета тлела в его пальцах, а Леонид медленно погружался в размышления, понимая, что это дело может быть серьёзнее, чем предполагают его коллеги.

Ранним утром Михаил стоял с Владимиром Фёдоровичем возле ангара, который казался главной съёмочной площадкой советского кинематографа. Покосившиеся ворота были слегка приоткрыты, за ними – стопки пустых ящиков и перевёрнутых поддонов. Михаил смотрел на это с восторгом, будто видел декорации грандиозного исторического фильма.

– Владимир Фёдорович, смотрите! – улыбаясь, говорил Михаил, размахивая руками. – Здесь начнётся наше новое кино, которое прославит вашу базу на всю Москву, а может, и дальше!

Владимир Фёдорович слушал внимательно, кивая с подростковым азартом.

– Знаешь, Миша, я ведь смотрел твои «комбайнёрские страсти», – тихонько засмеялся он, оглянувшись. – На закрытом просмотре в Дедрюхино был. Мне понравилось! Настоящее искусство. Даже жена заметила, что после просмотра домой я вернулся весёлым и бодрым. Правда, она не знает, где я был и что смотрел.

Михаил подмигнул директору и хлопнул его по плечу:

– Вот видите! Наше кино – новый взгляд на жизнь советского человека. Мы показываем, что он творческий, свободный и эмоциональный. А овощебаза – идеальное место. Здесь и свет, и фактура, и атмосфера подходящая.

– Атмосфера, да, – с восторгом повторил Владимир Фёдорович, словно пробуя слово на вкус. – Прав ты, Миша, именно атмосфера. Творческая и раскрепощённая. Думаю, нам нужно чаще проводить закрытые просмотры. Жизнь у людей тяжёлая, скучная, а тут такое искусство! Кто бы мог подумать, что сельхозтехника впишется в художественный замысел.

Михаил звонко рассмеялся и развёл руками:

– Конечно вписывается! Только представьте: тракторы, комбайны, доярки – это же символы нашей советской жизни. Мы даём им глубокую интерпретацию. Вы, например, когда-нибудь смотрели на кабачок как на метафору человеческих чувств?

Владимир Фёдорович задумчиво посмотрел вдаль и с сожалением покачал головой:

– До вашего кино не смотрел. Но теперь стало интереснее жить. Даже подумал, что и актёром смог бы стать, хотя бы второго плана. Ты мне роль дашь?

Михаил удивлённо посмотрел на директора, затем громко рассмеялся:

– Да легко! Будете заведующим овощебазой, болеющим душой за советский кинематограф. Играть даже не придётся, вы уже в образе.

За штабелями ящиков притаились оперативники КГБ. Молодой Василий с серьёзным лицом держал фотоаппарат, пытаясь поймать удачный кадр. Второй, старший и опытный Николай, записывал всё услышанное, периодически сдерживая смех.

– Слушай, Коля, – шёпотом проговорил Василий, поправляя кепку, – я когда в КГБ поступал, думал шпионов ловить, а не режиссёров с огурцами. Директор базы в кино хочет сниматься! Теперь я во всё поверил.

Николай притворно строго покачал головой, выглядывая из-за ящиков:

– Вася, меньше шуток, больше дела. Видишь артистизм директора? Нам главное записывать. Разбираться будут другие. Я бы и сам не отказался на закрытый просмотр попасть. Интересно, что они наснимали.

Михаил продолжал вдохновенно обсуждать детали с начальником овощебазы:

– И ещё, Владимир Фёдорович, нужно, чтобы героиня лежала на ящиках в позе расслабленной, но полной смысла. Ведь у нас и воспитательная задача перед обществом.

– Согласен, Миша! – восторженно закивал директор. – Воспитывать надо красиво, с чувством. Много у нас проблем от недостатка культуры. А у тебя сцены – приятно посмотреть!

Вечером Кузнецов внимательно изучал отчёт оперативников. Он аккуратно выписывал фразы Михаила и Владимира Фёдоровича, особенно отмечая выражения: «творческий кружок», «закрытые просмотры», «глубокий смысл».

Долго рассматривал фотографию Михаила у ангара. Его привлекла уверенность, с которой молодой режиссёр держался, естественная жестикуляция и непринуждённость общения с директором овощебазы.

Подытожив, Кузнецов записал: «Следить пристальнее. Возможны связи в ЦК».

Закрыв папку, поймал себя на мысли, что дело всё больше занимает его лично. Михаил не так прост, как кажется, и за его комичными сценами скрывается нечто более глубокое и опасное.

Кузнецов вздохнул, погасил настольную лампу и вышел из кабинета, размышляя о странной фигуре Конотопова и чувствуя, что это