Неправильное царство - Антон Толстых

— Ваша башка, господин Эдисон, набита матеrьялом для дубинушки, о котоrой поют бунтаrи. Мы святее всех святых, а вы тупее всех тупых. Пrиступаем к духовному процессу. Вилкин, ко мне. Вилкин, стоять. Вилкин, голос.

Мучителю прислуживал дьячок с впавшими щеками и затравленным взором, сходный с тем Захаром. Вспомнился его недавний диалог с вышестоящим. «Вы человек или недочеловек? Не чуждо ли вам что-нибудь человеческое?». Вилкин поднял очи горе и протянул: «Отче, в юности я отказался от пива. Когда попробовал один раз, закуска полезла не в то горло. Едва было не преставился, да Бог миловал».

Сегодня Гортов ткнул ему в лицо:

— Почему щёки впалые, как у англичан? Вы часом не пrедатель? А глаза-то какие, словно думаете, будто вы честный. Надо rаботать, а вы голодный пrыгаете. Едrит-аrхимандrит.

Вилкин сначала молчал, зажмурившись, а через минуту промычал:

— Я причетник, вы церковник… в отставке. Я нищий, вы богатый.

— Совеrшенно веrно. Такова воля Господа Вседеrжителя, — закончил крёстным знамением. — Коли пеrестанете повиноваться, я запrу вас в оrдинатоrской. Остальным пrиношу извинения за неуместное слово, пrосто вспомнил былые вrемена.

Забитый церковнослужитель задрожал, но не смел прекословить.

Следующие почти десять минут секретарь помнил смутно. Гортов надел марлевую повязку и защитные очки, Петрову достались слезящиеся глаза. В кабинете расстрига разместил десять курильниц с самокрутками из газетных листов. Гортов пояснил, что перед нами фимиам для народа. Словно не видно, что это табак. Хотя многие не замечали, имевши зрение.

Эдисону, как и секретарю, судьба не улыбнулась, осталась индейкой. Истязатель удерживал его на стуле с уточнением, что за дверьми стоит дворецкий с кнутом. После уже четвёртого крёстного знамения Гортов начал лекцию.

— Наглядно rастолковываю для остолопов, в чём гrех вашей нации. Амеrиканцы изобrели гrомоотвод единственно для защиты от стrел Ильи Пrоrока, то есть с богопrотивной целью. Но сто лет спустя амеrиканцы пrи вашем содействии изобrели электrический стул. Англосаксонский поrок — отсутствие логики. Когда rечь о молниях, не ссылайтесь на Фrанклина, ибо его нация всегда вrёт. Сам я не веrю в стrелы Ильи Пrоrока. Я не какое-нибудь быдло.

Серьёзный американец молча хмурил густые брови, но бывший поп не останавливался.

— Вижу в вас ещё один гrех. На Венесуэлу напали, в джунглях увязли, венесуэльский синдrом заrаботали?

Эдисон сперва полагал, что он не расслышал.

— Мне становится всё труднее understand… понимат, сэр. Это историческое событие, подобно многому in reality, слоджнее примитивного вторджения. В отсталой Рофии полно нерешённых проблем. Почему вас волнует чуджая война более чем полувековой давности?

Агитатор подъял руки.

— Ваши вrаги — наши дrуги. Вы коваrный слуга Фоrин-офиса и лондонского губеrнского комитета. Выполняем команду нашего покойного генеrала, геrоя балканской кампании. Упал — отжался. Живо!

В открытый рот Эдисона полез табачный дым. Секретарю (вероятно, вместе с причетником) самому подурнело.

— Сэр, мне всё труднее understand.

— А по сопатке?

— Мистер Гортов, вы не уваджаете достиджения моей страны, в том числе technically. Не сочтите boasting… хвастоуством, но меня прозвали «Волшебником из Менло-Парка».

Общий мучитель размашисто закрестился.

— Цаrица Небесная! Вы чеrнокнижник? Или ещё того хуже — одеrжимы демонами?! Господи милосеrдный, спаси и сохrани.

Низко опустивши тёмные брови, Эдисон постучал себя по лбу.

— Вилкин, что выстrоились как пень пнём, как дубина стоеrосовая? Подайте святую воду и кропило.

Обычно вспыльчивый американец молча наблюдал, как расстрига его обрызгивает.

— Всё кончено. Вы больше не колдун, не кудесник, а пrостой смеrтный. Но вычислительную машину вы Госудаrю Импеrатоrу всенепrеменно усовеrшенствуете. Вилкин, увеличьте десяток газетных листов до двадцати одного. И запомните: лауданум в малых дозах безвrеден в любых количествах.

Табачный дым медленно рассеивался, а Эдисон жаловался царю и на царя одновременно (судя по интонациям, иногда звучали американские ругательства). Дьячок и секретарь пострадали в той же степени, но не имели права открывать рот. Петров осторожно подобрался к дверям тронной залы. Лидер подводил итог эдисоновой сердитой речи:

— Полвека тому назад в Мосхне слышали хриплый голос под гитару. Посему скажем вам: больно бьёт по нашим душам телеграф за тыщу миль. Со всей ответственностью заявляю, что наша держава перед вами ни в чём не виновата. Это всё придумал Пальмерстон в осьмнадцатом году. Двадцать штук курева? Врёте, двадцать одна. Точность — вежливость политиков.

Понурый юноша услышал шаги. Рядом дрожал Вилкин, весь в копоти. Спросивши разрешения, он положил руку на плечо секретаря.

— Будь добр, выслушай. В правление Прохора ты был младенцем. Прежняя эпоха для Рофии тоже тяжела, всюду нищета и уголовники с бомбистами. Однако тогдашний царь позволял критику. Наших политиков и его самого пародировали, высмеивали в балагане в стиле Петрушки. Сегодня мы способны только на карикатуры с нимбами и рогами.

Петров молчал с прямым взглядом. Собеседник, на время поборовши страх, знакомил с премудростями.

— Знаешь неизменный закон общества? Те, кто начинали либералами, заканчивают твердолобыми. Так загнивают бояре.

Секретарь закрыл усталые глаза.

Суровый Гортов за шкирку увёл алтарника прочь из дворца. Полтора часа рабочий люд под воздействием никотина по инструкции собирал новую вычислительную машину, она же комптарь. Усталый Эдисон упал в кресло.

Шестерёнки скрывались за высокими, до потолка, стенками, рядом маленькие лампочки и реле, они обеспечивали логические функции имени некоего Буля. Роль арифмометра сохранилась, данные по-прежнему вводили с ундервуда. Важную роль играло новшество от Эдисона. Экран представлял собой собрание крошечных ячеек, в которых скользили лески разных оттенков, от белого до чёрного. Две рукоятки, горизонтальная и вертикальная, передвигали курсор. Остальное знакомо. Перфокарты и перфоленты играли роль памяти, одна временная, другая окончательная. Наверху висели песочные часы для отсчёта машинного времени. Стрекочущий звук комптаря сравнивали со стрельбой из винчестера.

Заокеанский Кулибин простёр руку в сторону кресла.

— Петров, присадживайтес.

Песочные часы перевернулись. Петров ещё помучается со всеми этими буковками и циферками. Особая подвижная головка со сменными деталями отыскивала в перфорации заданное слово, всё записано на перфоленту нулями и единицами. О них, если верить Эдисону, в своё время говорил Лейбниц. У Пушкина нечто подобное тоже встречается: «Мы почитаем всех нулями, а единицами себя».

Кое-чем повелитель оставался недоволен.

— Единственный недостаток машины — клавиши. Вельми жирно выходит для жалкого секреташки. Нельзя ли сделать то же самое, но с гусиными перьями?

Изумлённый Эдисон приоткрыл рот, но кесарь вернул чужую челюсть на место (секретарь же едва не упал на паркет). Зато необходимый гость внёс новую лепту:

— Вы моджете соединят комптар с Сетью modern способом, намного более удобным и экономичным.

— Не годится, было бы слишком жирно. И небезопасно для духовности!

— Новый пункт. Пожалуйста, проведите industrialization. — Ответ его поразил. — Sorry,