Перелетные дети - Ася Кравченко

дочь Мария, – один шанс из ста пятидесяти. Фамилия Зябликова довольно редкая. Ну, скажем, один из двухсот пятидесяти носит такую фамилию. Итак, вероятность того, что здесь живет или жила Зябликова Мария Николаевна, равна одному из тридцати семи с половиной тысяч.

– Маловато, – согласились мы.

– А вероятность того, что я ее знаю или знал, вообще равна нулю, – продолжал дворник. – Потому что я здесь никого не знаю.

И он снова принялся мести. А мы развернулись и пошли прочь.

– Интересно, во всех дворах вероятность такая маленькая?

– Нет. Что ты! В других – побольше… – но в голосе Веро не было прежней уверенности.

Мы продолжали заходить во дворы, считать березы, искать котов, заглядывать им в глаза и кричать «Петя».

– Какой еще вам Петя? Он еще уроки не сделал. Сами шляетесь и ему не даете нормально заниматься. Вы должны учиться! Иначе из вас ничего не получится. А вы шатаетесь целый день по дворам.

Я всегда удивлялся, почему взрослые считают, что они лучше знают, что мы должны делать. Нам всегда говорят, что мы должны учиться, иначе из нас ничего не выйдет. Но что значит «ничего не выйдет»? Ведь мы уже что-то, или, вернее, кто-то. Мне иногда кажется, под «учиться» они подразумевают просто не попадаться им на глаза.

На выходе из двора к нам бросилась старушка.

Мы с удивлением узнали нашу троллейбусную знакомую и почему-то очень ей обрадовались. Она прижимала к груди большую сумку, из которой торчала рыжая кошачья морда.

– Успела! – победно сказала она. – Посмотрите ему в глаза. Вы только посмотрите ему в глаза.

Кот жмурился и отворачивался. Но старушка все поворачивала его к нам. Наконец кот не выдержал, вырвался и убежал.

Старушка сникла.

– Жаль, что он убежал. Его можно было бы взять в ваш двор. Вам куда дальше?

Мы пожали плечами. Потому что и вправду не знали.

– Переведите меня, пожалуйста, через дорогу, – попросила старушка. – А то машины так быстро едут, что я не успеваю.

Конечно, мы перевели ее через дорогу. Тем более что мы порядком устали от всех этих ненужных нам дворов и котов.

– Извините, я забыла, мне надо еще в булочную зайти, – сообщила старушка, едва мы причалили к противоположному тротуару.

И мы повернули обратно.

– Ладно, пошли сразу домой, у меня еще осталась булочка. – На середине дороги старушка опять передумала.

– Послушайте, давайте определимся, куда вам надо, – предложила Веро.

– Мне так нравится с вами! – закивала старушка. – Вы такие хорошие дети.

– Но мы очень спешим, понимаете? – прервал ее Мишель.

– Да-да, я понимаю. Мне бы хотелось, чтобы вы были моими внуками. Я бы вам непременно дала адрес своего двора и своего друга детства. Пожалуй, я сейчас приду домой и позвоню своим внукам, – решила она и пошла прочь.

Мы насчитали пятнадцать берез, посмотрели в глаза семи котам, познакомились с одиннадцатью Петями. Из них два Петюни, один Петр, один Петечка.

И ни одного нужного.

8. У каждого должна быть своя песня

– А если просто полетать над городом? – предложил Мишель без особой надежды.

– С высоты все равно ничего не увидишь – ни берез, ни котов. – Веро, похоже, тоже устала. – К тому же мы договорились, что будем жить по правилам.

Мы стояли на перекрестке уже минут пятнадцать. Перейти не представлялось никакой возможности: машины летели сразу во все стороны. Казалось странным, что они до сих пор не столкнулись. Здесь пролегал очень важный участок дороги – он соединял напрямую Кремль и аэропорт. К участку был приставлен специальный полицейский. День и ночь он стоял и смотрел, как едут машины. И перекрывал поток, когда кому-то надо было из Кремля в аэропорт или из аэропорта в Кремль.

– Но ты же видишь, что их правила соблюсти невозможно, – сказал Мишель. – Полетели.

– Никаких полетов! У нас уже есть бизнесмен и профессор, – сердилась Веро. – Как бы ты поступил, Дрю? – спросила она меня.

И я вспомнил, что я все-таки местный житель.

– Может, попросить полицейского нам помочь? Ему все равно делать нечего.

– Прошлая встреча с полицейским у нас была какая-то странная, – сказал Мишель.

Но Веро, не слушая, направилась к постовому.

– Добрый день, нам надо на ту сторону. Вы не могли бы нам как-нибудь помочь? – спросила Веро, подходя.

– А вы мне?

– Но ведь это ваша работа – регулировать движение и помогать пешеходам!

– Моя работа – перекрывать движение, когда едет кто-нибудь из правительства.

– Почему вам так от этого грустно?

Полицейский уныло покачал головой.

– Мне не грустно. Кто я? Я – шлагбаум.

– Шлагбаум – полосатый. А у вас совсем нет полосок.

Постовой осмотрел себя.

– Действительно нет. Тогда кто я?

Постовой монотонно раскачивался из стороны в сторону.

– Давайте взглянем на дело по-другому.

– Как ни гляди, вся жизнь проходит мимо. Проезжает.

И он снова сник.

Веро задумалась. На помощь подоспел Мишель.

– А кем вы хотели быть в детстве?

– Какая теперь разница? Одно время я хотел стать музыкантом.

– Так вы добились своего! – вскричал Мишель. – Вы почти музыкант. Вы – дирижер!

– Вы думаете?

– Конечно! Вы дирижер улиц. Вас уважают и слушаются машины и пешеходы.

– Возможно, вы правы.

– Идите, маэстро! Оркестр ждет вас!

Полицейский поправил фуражку, одернул куртку, поднял палочку и решительно шагнул на дорогу.

Машины резко затормозили, и в одну сторону движение встало. Но он остановил движение и в другую сторону. Некоторое время полицейский стоял с опущенной головой и поднятой палочкой. А потом посмотрел куда-то за горизонт и объявил:

– Музыка большого города.

Постовой подождал немного, будто дожидаясь тишины, сосредоточился и указал налево: «начинайте».

Слева донесся нетерпеливый гудок.

Полицейский сморщился.

– Чуть выше, пожалуйста!

Водитель со злобой нажал на гудок еще раз.

– Я сказал «выше», это не значит «громче», – вкрадчиво сказал постовой.

Раздался гудок и справа.

– Так. Вступают грузовики.

Машины гудели не переставая, но полицейский не был доволен.

Он постучал палочкой по руке, и все стихли.

– Еще раз, сначала! Слева, пожалуйста. Вступаем. Басы, альты и тенора.

Теперь гудела вся улица.

Постовой махнул палкой, и все смолкло.

– Ну что? Вам понравилось?

– Видите ли… – начала Веро

– Мне – нет! – перебил ее постовой. – Представьте себе, они так гудят всегда. Что бы я ни задумал. Им что Моцарт, что джаз. Меня никто не слушает. Это ужасно, понимаете? Меня никто никогда не слушает.

– Я вас так понимаю, – вступил Мишель. – Это так сложно – настроить оркестр на нужный лад, чтобы оркестр сыграл то, что вам надо.

– Вам нужно петь соло! – вдруг сказал я.