Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

Или нет?

— Так это… покойник вас так?

— Нет. Евдокимова я сумел положить… — щека дёрнулась, видать, и это воспоминание было не из приятных. — Но появились иные. И как-то вот… странное место. Жуткое. Вот вроде бы и видно немного, туман кругом один, а всё одно…

— Просто оно не для людей. Так-то особой жути нет. Место как место. Трава, леса вон…

— Твари.

— Мы с их точки зрения тоже красотой не отличаемся.

— Никогда о том не задумывался, но, пожалуй, что да.

Я и сам, честно говоря, не задумывался. К слову пришлось.

— Я, говоря по правде, — продолжил Карп Евстратович, — приготовился умереть с честью, ибо силы таяли… как-то это совсем уж нелепо звучит… прям как из романа.

Фыркнул и отвернулся, точно стесняясь сказанного.

— И дальше-то чего было?

Нет, он мне всю душу вымотает этими откровениями.

— Дальше… а дальше опять как в романе. Земля затряслась, выпуская чудовище… как вам описать… вот слыхали, что в Лондоне под землёй поезда пустили? У нас, к слову, тоже собираются, но всё-то никак не поделят, кому строить и за сколько. Так вот, будто бы такой поезд, проклятый, обзавёлся пастью во всю ширь. А в ней зубы рядами, и каждый — с меня величиной.

Живенько описывает.

Я даже порадовался, что тварь ту не разглядел сполна.

— А вокруг пасти его — щупальца. Вот как у кракена, если случалось читать про этих тварей. От рёва сего создания содрогнулась земля. Я тоже содрогнулся, чего не стыжусь, ибо ничего-то более ужасающего и отвратительного не довелось мне видеть…

Может, ему самому романы писать? А что, живо получается, образно.

— Я только и успел выставить щит, но он лишь ослабил удар. Меня отшвырнуло в сторону, а кожу обожгло слизью. И боль была… изрядной. Думаю, вторым ударом тварь просто-напросто раздавила бы меня. Однако в этот миг воссиял божественный свет, тьма и туман отступили. Мертвецы обратились пеплом. А тварь издала крик. И от крика её я оглох… Николя сказал, что барабанные перепонки порвались, но это так, мелочи…

Ну да, сам цел, а перепонки отрастут.

— Главное, что создание тьмы, опалённое светом, поспешило скрыться под землёй. А я узрел ангела. И был то ангел гнева, с мечом разящим. В общем, я тогда ещё подумал, что мне это перед смертью бредится. Слыхал, что у многих перед смертью случаются видения. А я чем хуже? Но оказалось, что это Алексей Михайлович явились… что-то ваше, молодой человек, лечение с ним сделало…

— Жалуетесь?

— Отнюдь. Хотя вот… знаете, свет божественный, как выяснилось, и опалить способен.

[1] С. Г. Нечаев. Катехизис революционера

[2] Одним из немаловажных факторов, способствовавших вовлечению большого числа молодых людей в революционные движения, — как раз социальное одобрение. Образ борцов против самодержавия романтизировался. Новость об оправдании Веры Засулич судом присяжных была встречена рукоплесканиями. Революционеры представлялись в глазах общественности жертвами режима и в целом благородными юношами и девушками, которые здесь и сейчас совершают подвиг.

Глава 34

Глава 34

— Когда-нибудь сяду за мемуары, — произнёс Карп Евстратович презадумчиво, мечтательно даже, будто заранее предвкушая сей момент. — Но вряд ли потомки мне поверят…

— Лучше за роман.

— Полагаете?

— Начните там с малого. С повести. Скажем, о храбром благородном следователе, который искал убийцу и был вынужден заглянуть на ту сторону. У вас получится.

— Не уверен… я, конечно, баловался сочинительством, но это когда ещё было. И сейчас хватает дел серьёзных, забот вон…

— Хватает, — согласился я. — И до конца жизни эти дела никуда не денутся. Их только прибавляться будет год от года.

— Это бы от стариков слышать, а не от недоросля.

Сам он… недоросль. Нормальный у меня рост. Среднестатистический, сколь понимаю.

— Отдушина нужна, — говорю ему то, что мне когда-то говорил умный человек, а я был дураком и решил, что говорит он это не мне, а так, в целом. — Иначе и разум устаёт, и душа черствеет.

— Может, и так.

— В конце концов, начните. А там понравится — продолжите. Нет… ну, значит, не судьба.

— И то верно.

А за ус себя он ущипнул. Усы вот уцелели. Подгорели чутка, но это же мелочь, если так-то.

— Людей вывели? — уточняю. — А то я там ещё… свет чересчур… светлый как для меня.

— Не только для вас. Но да. Вывели. Алексей Михайлович сказал, что в том исключительно ваша заслуга, Савелий. Что сила силой, но вот куда идти, он не ведал. Тот мир для него ещё более сумрачен, чем для обычного человека. И что вся суть его требовала изничтожить тьму. Но он держался.

— Хорошо, — говорю. И видя недоуменный взгляд, поясняю. — Хорошо, что держался.

И додержался до твари.

— И хорошо, что вывести успели. А то ведь…

Договаривать не пришлось.

И без того мы друг друга поняли.

Карп Евстратович тросточку к себе подвинул:

— Ваше участие спасло многие жизни. Полагаю, что в том числе мою. Вас бы наградить по заслугам, но Алексей Михайлович пока велел не распространяться о вашем участии. И решение это я всецело поддерживаю. Излишнее внимание вам ни к чему. Так что вы числитесь средь пострадавших при нападении на госпиталь. Надеюсь, вы не в обиде.

Вот и хорошо. Вот и чудесно.

— Нисколько. Мне с ними ещё работать. Ни к чему, чтоб кто-то знал больше, чем стоит.

Слишком много у них друзей, как выразился Ворон. И Карп Евстратович кивнул.

— Те, кто был на той стороне, умеют молчать.

Надеюсь на это.

С другой стороны, я ж клятву революционера не давал, верно? Всегда можно сказать, что тварей почуял, и что задача охотника — защищать людей от порождений тьмы. И как там? Вся моя суть требовала. Небось, против сути не попрёшь. Ну или что-то в этом духе…

В общем, вывернусь.

— Думаете, они выйдут на вас? — Карп Евстратович был настроен скептически.

— Выйдут. Не сразу, конечно, но всенепременно

И не потому, что я так уж сильно им необходим. Нет, дело не во мне. И не в Татьяне с Тимохой, и даже не в Мишке. Теперь я точно знал, что им нужна Светочка.