Бог безвременья - Жаклин Холланд

– Потому что раньше я рисовала, а теперь не рисую.

– Хотите порисовать? – спросил он, а затем поднял глаза от пепельницы, загоревшись этой идеей. – Хотите порисовать, старая женщина?

XXXVIII

На следующий день я возвращаюсь в лес, на этот раз с лопатой. Вчера вечером, зачерпнув первую горсть земли и отбросив ее в сторону, я чувствовала себя нелепо и глупо. Но потом зачерпнула еще одну, и меня охватило ощущение неимоверной важности, осмысленности этого процесса. Я копала, как ребенок, поглощенный своим воображаемым делом, зачерпывала и перемешивала землю, выпекая из нее пирожки без какого-либо намека на иронию. Столетиями не испытывала ничего более захватывающего – пока копала, я не чувствовала ни голода, ни страха, ни тревоги, ни беспокойства – и готова была копать до бесконечности, до самого центра земли, лишь бы ощущение радости и покоя не оставляло меня.

Мне удалось углубить нору на несколько дюймов, никак не поранив руки и ногти. Лучше всего то, что потом мне ничего не снилось. Я пошла домой и впервые за долгое время уснула крепким сном.

Когда я копаю, лопата издает приятный холодный шорох. Кожа головы покрывается потом. От него становится скользкой шея. Бросаю шапку в снег рядом с ямой и продолжаю копать. Меня не отпускает мысль о том, что я вот-вот упаду, что стою на краю какой-то психологической воронки, спускающейся неизвестно куда, и край очень-очень скользкий – одно неверное движение, я потеряю равновесие и соскользну вниз. Пойму ли я, что поскользнулась? Возможно, я должна поскользнуться. Может быть, для того, чтобы ухватиться за то новое, что меня ждет, нужно отпустить все старое, даже старую логику, старый рассудок. Разве можно цепляться за здравый смысл, решившись войти в подземный ход, который ты сам вырыл и который, по твоему мнению, приведет тебя к чему-то новому и неизведанному?

Бросаю свои перчатки рядом с шапкой и понимаю, почему поступала так раньше во сне. Они отдаляют меня от копания, от ямы. От холодного воздуха быстро немеют пальцы, рукоятка лопаты слишком жесткая на ощупь, но я хочу чувствовать ее как продолжение своих рук.

Яма становится все больше – прямоугольник глубиной полметра, потом метр. После этого я останавливаюсь передохнуть, потому что знаю, что не могу копать вечно. Когда-нибудь я ее закончу, но еще рано. Я также понимаю, по какой причине никогда не брала с собой лопату. Мне хотелось ощутить землю на ощупь: мягкую прохладную почву, мелкие камешки, крошечные ниточки и волокна корней. С лопатой копать быстрее, но я что-то упускаю. Мне нужен пот, изнурительный труд – сломанные ногти? Боль? Руки, которые на следующий день не поднять от боли в мышцах? Может быть. Не знаю. Но, может быть, знала. Кажется, что какая-то часть меня хотела или нуждалась в том, чтобы моя кровь смешалась с этой землей, чтобы она стала моей, стала мной.

Звук. Внезапный хруст шагов по снегу метрах в тридцати справа от меня выводит меня из состояния, похожего на транс. Я замираю, но сердце бешено стучит, как испуганный кролик. Лопата застывает в моих ладонях, покрывшихся кровавыми волдырями, ее деревянная рукоятка уже запачкана кровью. Не поворачиваясь, а только переводя взгляд вправо, я вижу боковым зрением, как ко мне в сумрачной тени деревьев приближается темная фигура. Шаги хрустят по снегу. Это он, Чернобог, бог безвременья, решил, наконец, показаться мне на глаза.

– День добрый!

Меня окликает женский голос, громкий, официальный голос, за его любезным тоном скрывается суровость.

– Добрый день, – кричу я, вонзая лопату в снег так, чтобы она стояла вертикально. Я вытираю пот со лба и наклоняюсь, чтобы подобрать перчатки и скрыть кровь на руках. Делаю глубокий вдох, пытаясь замедлить сердцебиение.

Надев перчатки, я усилием воли изображаю на лице расслабленную улыбку и поворачиваюсь на голос, но покрываюсь свежим потом, когда вижу женщину в темно-синей форме с золотым значком на груди и рацией на плече. Она идет ко мне, раздвигая тонкие ветви деревьев.

Из рации доносится треск помех, звучит мужской голос, как робот. Это тетя Одри из полиции, как там ее зовут, и, кажется, она меня еще не узнала. Она прислушивается, наклонив голову, к тому, что доносится из рации, и вытаскивает полицейский значок.

– Маккормик, полиция Порт-Честера.

– Ах да, мисс Маккормик. Саманта, да? Тетя Одри? Я Колетт Лесанж, учительница Одри. Вы приходили к нам на день открытых дверей.

– Верно, – отвечает она без всякого удивления, и я понимаю, что она меня узнала. Ее суровый и официальный тон предназначен именно мне.

Ее нос покраснел от холода, а угольно-черные волосы выбились из-под темно-синей полицейской зимней шапки. Она почти не накрашена, но у нее красивые живые глаза зеленого цвета, которые не портит даже их каменное выражение.

– Как ваши дела? – спрашивает она без малейшего намека на интерес. Плоды моего труда, открытые на обозрение прямо между нами, занимают ее намного больше.

– У меня все в порядке. Спасибо. А у вас?

– Жуткий денек. Жуткий.

Она смотрит на меня.

– Откуда вы? – спрашивает она, и я не сразу понимаю, о чем речь. – Акцент.

– Ой, да. Простите. Из Франции. Я родом из Франции.

– Правда? Откуда именно? Из Парижа?

– Э-э, нет. Я жила в Шамони, а потом в Лозере.

Ее лицо непроницаемо, поэтому я уточняю:

– Это горные регионы, один в Альпах, а другой в Центральном массиве. Вы были во Франции?

– Нет. Но всегда хотела. Я изучала французский четыре года в школе, но ничего кроме bonjour так и не выучила. Так бывает. Хотя всегда хотела. Мне нравится, что Одри учит французский. Может быть, когда-нибудь мы с ней поедем во Францию, и она сможет заказывать для меня еду в ресторанах.

– Звучит неплохо, – говорю я, радуясь повороту разговора и возможности перевести его в более приятное русло. Однако все это время тетя Одри стоит рядом со мной, уперев руки в бока. Она не сводит глаз с ямы.

– Может быть, когда-нибудь, – бормочу я, ища способ продолжить беседу.

– Прохладно сегодня для лесных прогулок, – наконец замечает она.

– Да. Что выгнало вас на улицу в такой холод? Вы всегда патрулируете эти места? Этот лес? – Моя частная собственность, думаю я, но предпочитаю не произносить этого вслух.

– Нет. Но у Эмерсонов – вы, наверное, слышали – вчера побывал посторонний, так что я решила немного пройтись, – она вглядывается в темнеющую полосу деревьев, – вдруг замечу что-нибудь необычное.

Она