Бог безвременья - Жаклин Холланд

Вместо оплаты за комнату и еду я убедила хозяйку пансиона принять изображения ее дома, прекрасного многоэтажного здания в неоклассическом стиле, каких было много в британском квартале. Он был бы не отличим от лондонских домов, если бы не исламский стиль арок и изразцовые мукарны, украшавшие фасад.

Когда мы работали, Йозеф наклонялся ко мне, чтобы похвалить какую-то деталь моего рисунка или узнать мое мнение о перспективе или соотношении тени и света в его картине, я чувствовала, как его взгляд задерживается на моем лице, но никогда не подавала виду, что замечаю его взгляд, и не отвечала на него. Какая-то маленькая часть меня, чахлая и полубессознательная, стремилась к нему, но была и другая часть, сильная и озлобленная, которая противилась этому.

Время от времени Йозеф называл меня «старой женщиной» – в шутку, но это было шуткой только для него. Все, что он думал обо мне, вряд ли было правдой, все, что он представлял, было правдой только в его воображении. Он сотворил меня у себя в голове, как одно из своих прекрасных стихотворений, но понятия не имел, кто я на самом деле. Он верил, что я все еще оплакиваю своего умершего мужа и что любовью и терпением он заставит меня забыть о трауре, но чем нежнее относился ко мне Йозеф, тем с большим остервенением сопротивлялся ему зверь внутри меня.

Я решила прекратить с ним видеться и сказала ему об этом с обычным для меня безразличием. Сначала он растерялся и не поверил.

– Почему вы так говорите? – спросил он, когда мы сидели за столиком в кафе на пристани Порт Неф. Он принес показать мне новую книгу с гравюрами, она лежала рядом с его пепельницей, и ветер поднимающейся бури листал ее страницы. Он потянулся через стол к моей руке, чего никогда раньше не делал, но я отдернула ее.

– Вы должны знать, что я очень нежно к вам отношусь, – сказал он. – Я не говорю о своих чувствах только потому, что не хочу показаться назойливым. Я думал, что вам нужно время. Возможно, поэтому и вел себя слишком нерешительно. Но сейчас я хочу пояснить, что у меня самые благородные и искренние намерения. О такой, как вы, я не мог даже мечтать.

– Нет, Йозеф, – возразила я, не глядя на него. – Вы ошибаетесь.

– В чем? – спросил он с умоляющей улыбкой. – В чем я ошибаюсь?

– Во всем, – ответила я. – Во всем этом. Между нами ничего не может быть.

После этого он писал письма и подсовывал их мне под дверь, письма, полные вопросов и обещаний исправить все, чего мне в нем недоставало.

«Возможно, я слишком высок, – написал он. – Это легко исправить. Я слышал, что в Абу-Кире есть доктор, который сделает это, не моргнув глазом, я договорюсь с ним, и он снимет пару дюймов у колена. Так мы решим эту проблему, но вам придется катать меня в инвалидном кресле, пока я не поправлюсь».

«Я беден, – писал он в другом письме. – Возможно, дело в этом. И вы совершенно правы! Вы не заслуживаете бедности. Вы заслуживаете роскошной жизни. Я стану банкиром, лавочником, буду шпионить для союзных войск. Я проникну в ближайшее окружение Гитлера, сделаю все, чтобы обеспечить вам жизнь, которую вы хотите, сделаю все что угодно, лишь бы добиться вашей любви, которая для меня важнее поэзии, важнее искусства».

Я не отвечала на его письма. Я избегала его, пока мы не столкнулись лицом к лицу на выходе из пансиона.

– Прошу вас, – прошептал он умоляющим тоном. – Прошу вас, одно слово, одно-единственное, хоть что-то. Скажите мне, что не так, что вас от меня отталкивает, только, пожалуйста, не молчите, не оставляйте меня в неведении. Умоляю вас. Мне этого не вынести.

Я вышла на улицу. Трясущимися руками Йозеф закурил сигарету и ждал, пока я заговорю, а я стояла и смотрела на проезжающий трамвай.

– С вами все в порядке, Йозеф, – сказала я наконец.

Когда он в тоске схватился руками за голову, я продолжила:

– С вами все в порядке. Вы безупречны. Вы безупречный, хороший человек.

Он поднял глаза с надеждой и сделал шаг ко мне, но я отвела взгляд.

– Если бы я была кем-то другим – другой женщиной, – я бы…

Он покосился на меня, не веря, отчаянно желая, чтобы я закончила предложение, но я этого не сделала.

– Это неправда, – воскликнул он. – Будь это правдой, вы бы так не поступили.

– Это правда, Йозеф. Это правда. Вот вы, безупречный человек, стоите здесь передо мной. Но я ничего не хочу. У меня нет желаний. Вы так этого и не поняли. Я не могу полюбить вас.

Он закрыл глаза.

– Это из-за вашего мужа? Вы все еще оплакиваете его? Незачем спешить. Я могу подождать. Я могу ждать годы! И без каких-либо обещаний, только с надеждой, что в конце концов вы…

– Нет, дело не в моем муже. Дело во мне. У меня нет любви ни для вас, ни для кого-то еще. Вот и все, и это нельзя изменить или переждать.

– Тогда не любите меня, – упрямо сказал он. – Только позвольте мне любить вас. Мне ничего не нужно взамен.

– Это невозможно. Я не просто буду вас не любить, Йозеф, я вас уничтожу. Я убью вас.

– Как это? – спросил он меня, пристально глядя мне в глаза, словно надеясь увидеть в них ответ, найти в узоре радужной оболочки, присмотревшись повнимательнее, спрятанную там подсказку. – Вы что-то скрываете, недоговариваете что-то важное. Если вы скажете, то, возможно, я пойму. А так я не понимаю, и это меня убивает. Если бы я только мог понять, то смирился бы.

– Хотите знать? Дело вот в чем: я нехорошая женщина. Я плохая женщина. Я проклята, постарайтесь это понять и не умоляйте меня начать с вами новую жизнь.

Он грустно и устало рассмеялся.

– Вы не плохая женщина. Вы не плохая женщина. – Он попытался коснуться моих волос, но я отвернулась.

– Вы ничего обо мне не знаете, – резко бросила я.

Его удивили и задели мои слова.

– Я сделала то, о чем вы просили, – сказала я холодно. – А теперь посмотрим, сдержите ли вы свое обещание смириться с этим.

Не знаю, сдержал ли он свое обещание. Я оставила Йозефа, Британский квартал и счет домовладелице, по которому мне было нечем платить, и переехала