Бог безвременья - Жаклин Холланд

снова смотрит на яму, и я думаю, что это определение – «необычное» – очень хорошо подходит для описания той зияющей пустоты, которая раскинулась перед нами в темноте.

– Вы ведь слышали? – говорит она, обращаясь ко мне.

– Простите?

– Вы слышали о том, что произошло? У Эмерсонов?

– О, да. Да. Самую малость. Генри – мистер Эмерсон – заходил вчера. Он не стал вдаваться в подробности, но сказал, что к ним залез посторонний и что-то про корову. Корова как-то пострадала, с нею что-то случилось?

– Она убита.

Я озадаченно качаю головой.

– Убита? И все?

Офицер неопределенно кивает. Она не убирает руки с боков и продолжает изучать яму, разглядывая ее со всех сторон и прикидывая ее глубину и ширину, отчего мне становится ужасно не по себе. Затем внезапно отводит взгляд в сторону, на ветви, чернеющие в падающем свете.

– Это… это так странно, – бормочу я. – Что-нибудь удалось выяснить?

– Ну, какие-то следы вели к окружной дороге, еще несколько мелочей, но да, это странно. Крайне… загадочно.

Она так произносит последнее слово, как будто думает не только о происшествии на ферме Эмерсонов.

Мне вдруг становится трудно глотать. Я не могу больше болтать. Мне хочется как можно скорее закончить эту беседу.

– Мне начинает казаться, – продолжает она, – что это просто какой-то загадочный город. Еще и на кладбище вломились. Вы, наверное, слышали.

Мое лицо ничего не выражает.

– Кладбище, почему кладбище? – продолжает она. – Я хочу сказать: деньги лежат там, где они должны быть, в Порт-Честерском банке, все оружие в ломбарде на месте. А приходится заниматься сараями и кладбищами.

– Вероятно, богатство и скука способствуют более интересным преступлениям, – отвечаю я со смехом, который, надеюсь, звучит естественно.

Она одобрительно приподнимает брови.

– Вероятно. Я только что перевелась в Порт-Честер из полиции Джерси-Сити. Помогаю маме – бабушке Одри, – она здесь обживается. Боялась, что мне здесь будет скучно. Придется изо дня в день следить за соблюдением охотничьих лицензий. Мне, как собаке, не сидится взаперти в скучной маленькой квартирке. Мне нужно бегать. Понимаете, о чем я? Так что, честно говоря, мне это даже нравится.

Она вытаскивает фонарик из чехла на бедре, включает его и светит в темные уголки норы.

– И что это? – наконец спрашивает она резким тоном. – Что вы здесь делаете?

– Ну, это немного сложно объяснить.

Она не отводит луч фонарика от ямы, но бросает взгляд зеленых кошачьих глаз на меня – и в нем нет ни следа тепла.

– Видите ли, мы с детьми… – Я машу рукой в сторону дома, – мы собираемся провести… своего рода научный эксперимент. Мы собираемся закопать мусор и оставить его под землей. Потом, через несколько месяцев, мы выкопаем его. И посмотрим, что… забыла слово… что биоразлагается, а что нет. Такой экологический эксперимент.

Она медленно кивает.

– Хм. Думаю, у вас много мусора. Это большая яма.

– Да, конечно. У нас будет раздел с пластиком, с бумагой, пищевыми отходами, металлом, мы их сравним и обобщим – а маленькие размеры выборки в научных экспериментах непоказательны. Я стараюсь как можно раньше знакомить их с правильными методами научных исследований.

– Похоже на то. Настолько научных экспериментов в мое время не проводили. Кажется, мы только поливали какие-то растения и тому подобное. Это будет чем-то вроде детского похода?

– Да. Да, совершенно верно. Наука и спорт на одном уроке – пресловутые два зайца одним выстрелом.

Эта женщина, с ее бесконечными вопросами и проницательным, каменным взглядом, стала бы прекрасным часовым на одном из контрольно-пропускных пунктов режима Виши в Свободную зону.

– Хорошо, – говорит она, на сей раз чуть более любезным тоном, – что ж, темнеет. Вас проводить до дома?

Я стараюсь не рассмеяться при мысли о том, как эта маленькая женщина, заботясь о моей безопасности, провожает меня домой.

– О нет. Очень любезно с вашей стороны, но со мной все будет в порядке.

– Хорошо, я не люблю указывать людям, как им жить, – говорит она, поворачиваясь ко мне, – но подумайте еще раз, стоит ли вам одной ходить здесь в темноте. Оба этих случая произошли совсем недалеко от ваших владений. Нужно позаботиться о безопасности малышей.

– О да. Вы совершенно правы. Я не подумала об этом.

– Будьте осторожны, и приятного вечера.

Она достает визитную карточку из кармана пальто и протягивает мне.

– Это моя визитка на случай, если что-нибудь произойдет или вы вспомните какую-нибудь полезную информацию.

– Спасибо.

Маккормик из полиции Порт-Честера направляется в сторону фермы Эмерсонов, свет ее фонарика пробивается сквозь темный снег. Я жду, пока она не скроется из виду, а затем набираю веток, чтобы прикрыть яму, чтобы она снова не заполнилась снегом, и снова прокручиваю в уме наш разговор. Она знала и об Эмерсонах, и о кладбище. Могла ли она заподозрить меня в чем-нибудь? Ее трудно понять, она ведет себя грубо и неприветливо, когда рассчитываешь на участие, шутит и проявляет дружелюбие, когда меньше всего этого ждешь.

Мне было неспокойно уже при мысли о полиции Порт-Честера, в лучшем случае десятке человек, преуспевающих в лучшем случае в поедании пончиков, но Саманта Маккормик, неутомимая полицейская ищейка из Джерси-Сити, которая была в моем доме, а теперь застала меня за работой над моим самым сокровенным и причудливым наваждением, наполняет меня настоящим ужасом.

Я укладываю ветки поперек ямы, пока она не начинает напоминать погребальный костер, и собираюсь уходить. Прохожу шагов пятнадцать в сторону дома и останавливаюсь. Я оборачиваюсь, осматриваюсь по сторонам и прислушиваюсь, чтобы убедиться, что Маккормик поблизости нет, затем возвращаюсь к яме. Стою над ней какое-то время, снова осторожно озираюсь и наклоняюсь. Отодвигаю ветки с одного угла, снимаю перчатку, приседаю и зачерпываю горсть земли. Я чувствую холодную и твердую, слипшуюся, влажную землю на ладони и между пальцами.

Покопаю еще немного. Пока совсем не стемнеет.

XXXIX

Рисовать я хотела больше всего на свете, и мы начали рисовать. Мы с Йозефом сидели на променаде и рисовали белую пену прибоя, задержавшуюся на песке, или египтянок, заходящих в воду, когда тонкая ткань их галабей колыхалась вокруг них, как цветок кувшинки.

Йозефу удалось раздобыть пастель и гравюру Редона – с ярким и нежным букетом красных маков в вазе цвета морской волны, – которые он подарил мне. Пастелью я нарисовала торговцев фруктами возле их ящиков с темно-оранжевой хурмой и розовыми опунциями.

Нарисовала хорошенькую египетскую девочку в алом хиджабе, которая продавала расчески прохожим у лавок на улице Фуад. Когда я протянула ей рисунок, на ее лице отразилось такое глубокое удивление, что