Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

– Друзья, братья, – обратился я к ним. – Зачем нам плыть за тридевять земель в поисках счастья? Мы с вами родились здесь, в Лукреноне, это наша родина, и тут наш дом, а кто в доме может навести порядок? Только сами хозяева. Поэтому я предлагаю нам с вами и остальным жителям этой страны, таким же несчастным, гонимым, нуждающимся, как вы, стать полноправными хозяевами на этой земле от края до края.

– Это как? – раздался вопросительный крик из шеренги.

– Мы с вами, засучив рукава, начнем строить новое общество, которое будет жить по-другому. За основу возьмем десять заповедей, о которых я вам не раз говорил, они будут самым главным, незыблемым и основополагающим законом в нашей стране и будут закреплены в конституции, как неизменные. Каждому найдется место в нашем новом государстве свободы, равенства и братства. И назовем мы его Союз ремесленников и крестьян.

– Как-то уж больно мудрено, да и боязно, – с сомнением опять прокричал тот же голос.

– А чего бояться, что мы можем потерять в этой жизни, кроме своих оков? Ничего, а прибрести – многое. Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы новый мир, мы наш построим, кто был ничем, тот станет всем. Мы уже с вами сегодня начали менять этот мир, отказавшись подохнуть там, внизу, в трюме, выбрав себе свободу.

Почему я так поступил? Наверное, под влиянием моего деда – он был настоящий коммунист в самом лучшем смысле этого слова – порядочный, высоконравственный, добросовестный, считавший невозможным лгать и юлить, всегда готовый прийти на помощь любому по первому зову, с несгибаемым стержнем внутри. Прекрасно разбиравшийся в том, что такое добро и что такое зло. Всем сердцем ненавидевший приспособленцев, лизоблюдов и подхалимов. Первой ошибкой партии, в которой состоял смолоду, считал насильственный отказ от веры в бога. Он не раз подчеркивал: в уставе партии и в уставе божьем прописаны одни и те же истины, те десять заповедей, на которых зиждутся каноны религии и каноны социализма, а значит, можно ставить между ними знак равенства. И преследуют они общие задачи, и цели у них очень близки – сделать гомосапиенса – человека разумного – еще разумнее, духовнее, добрее и как можно быстрее приблизить его к построению идеального общественного строя – идеального во всех смыслах. Только религия настаивает на том, что идеала такого царствия можно достигнуть только на небесах после смерти индивидуума, а коммунисты считают, что рай можно соорудить и на земле. Еще с детства дед заразил меня идеей формирования сообщества социальной справедливости, где каждый человек может быть счастлив, потому что ему дано право от рождения быть равным и свободным. Он всегда страшно сокрушался о том, что – на примере Советского Союза – людям так и не удалось создать светлое справедливое общество, хотя все предпосылки к этому были. Объяснял он это так: «Вначале была Гражданская война, в горниле которой погибло очень много идейных, пусть в чем-то еще безграмотных, но, главное, порядочных людей, всей душой желающих всеобщего счастья и благоденствия для всего человечества. Затем, когда Страна Советов только начала становиться на ноги, грянули сталинские репрессии, которые дополнительно выкосили целый ряд настоящих, честных, образованных, интеллигентных, а самое важное, преданных идее социализма людей. Потом, внеся уже совсем невосполнимые потери, нашу страну добила Великая Отечественная. Ведь самые светлые чистые люди, которые и должны были строить это самое общество, так нужное всему человечеству, ушли добровольцами на фронт, где гибли миллионами. А в тылу, сменив добровольцев на руководящих постах и теплых местах, зачастую, остались те самые приспособленцы со своей извращенной моралью, главное жизненное кредо которых было «Своя рубашка ближе к телу» и «Моя хата с краю», а еще откровенные враги и кровососы. Вот они-то и начали после войны воспитывать новое поколение, извращая саму суть равноправного общества, исподволь закладывая в молодые души, как закладывает взрыватель тротил в скалу, свои концепции и свое мировоззрение, развращая, растлевая молодежь мыслями о материальных, а не духовных благах, ставя во главу угла всегда и везде деньги, деньги и еще раз деньги, заставляя людей поклоняться золотому тельцу как идолу. «Вот, смотри, Олег», – приводил он мне пример, глядя на проезжающую мимо дорогущую иномарку, за рулем которой сидел, как правило, толстопузый раскормленный боров со свинячьим рылом, но смотрел он на всех своими поросячьими глазками свысока, с нескрываемым презрением, считая себя не свиньей, а помазанником божьим как минимум, баловнем судьбы и человеком, умеющим жить, а тех дуралеев, кто не ворует, не ловкачит, а каждый день, вставая спозаранку, ходит на работу и корячится на ней, не разгибая спину, создавая материальные блага для всего общества, наполняя своими трудом бюджет, чтобы такие, как он, могли разворовать казенные, а значит, народные, их, деньги, наоборот считал никчемными людишками, свиньями, копошащимися всю жизнь в навозе. Мчась вопреки всем правилам дорожного движения на красный свет на своем чуде заграничного автопрома и не пропуская людей на пешеходном переходе, заставляя их уворачиваться, чтобы не погибнуть под колесами его машины. Этот недочеловек, корча свой поганый рот в надменной гримасе, нажимая на акселератор, сплевывает через губу: «Как заебал этот плебс, все путается то под колесами, то под ногами». «Вот ты можешь себе представить, Олежек, – не унимался дед, чтобы это мурло могло, защищая родину, идти с винтовкой на вражеский танк, закрыть своим телом амбразуру дота или, вместо того чтобы покинуть объятый пламенем самолет, направить его на гитлеровскую колонну бронетехники? А ведь таких людей было много. Ты только представь, внучок, как бы мы жили, если бы все эти люди не погибли на полях войны, а остались бы живы…»

Вот, наверное, поэтому я, Олег Сапелов, взял на себя смелость и предложил бывшим рабам строить новый мир. И тут на меня, как мячики от пинг-понга, выпущенные из игрушечного автомата, посыпались вопросы:

– Что мы должны делать?

– Для начала освобождать из рабства таких же, как вы, чтобы они присоединились к нашему движению.

– Ты, Сталексий, нам объясни: а как быть с землей? Кто будет ее обрабатывать, если не будет рабов?

– Те, кому она принадлежит.

– Ха-ха-ха… – раздались нестройные смешки. – Ты хочешь сказать, что патриции и сенаторы будут обрабатывать землю?

– Я еще раз объясняю: земля будет принадлежать тем, кто ее возделывает, то есть крестьянам. Каждый получит ее столько, сколько сможет обработать он и его семья. Мастерские тоже будут принадлежать работающим в них ремесленникам. Я же говорю: «Союз ремесленников и крестьян».