Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

В конечном итоге я сидел в каюте Гоздия за столом, вскрыв его сундук, и при свете глиняной масляной лампы подсчитывал находящиеся в нем круштерны. Сам Гоздий валялся тут же, связанный по рукам и ногам, сопя в две дырочки и путешествуя по царству Морфея, или, как здесь говорят, Эпсона. Находился пока в счастливом неведении, что его власть закончилась и галера больше ему не принадлежит.

Освобожденные весловые затаскивали пока еще сонных членов команды в трюм и приковывали их к веслам вместо себя. Выполняли они эту работу, понятно, что с превеликим удовольствием и усердием. Распоряжался ими Торсий – тот паренек, которого на невольничьем рынке приобрели и усадили вместо меня. Паренек оказался смышленый. Я рад, что он не умер от непосильного труда. В каюту зашли Юкиан с Алтоной, и рядышком с ними в нерешительности застыл Торсий.

– Ну как все идет? – спросил я, отвлекаясь от своего увлекательного занятия.

– Нормалек, – ответил Юкиан. – С командой разобрались, за рулевым приглядывают. Что с этаким богатством будем делать? – он обвел рукой ту кучу «деньжат», что я пересчитывал.

– Сойдя на сушу, разделим поровну между всеми.

– Еще бы знать, где эта суша, – пробурчал Юкиан, присаживаясь рядом.

– Скоро Гоздий очухается, вот мы и поинтересуемся, – ответил я. – А сейчас, други мои, помогите мне все это добро сосчитать.

– Не-е-е. Я не умею, – тут же открестился Юкиан.

– Я тоже так много считать не могу, – сказал свое слово Торсий, так и оставаясь возле входа.

– Ну а ты? – я вопросительно посмотрел на Алтону.

– Конечно, помогу. Я и грамоте обучена, – с достоинством ответила она.

– Супер. Садись тогда ко мне поближе, записывать будешь.

Вдвоем, когда один считает, другой записывает, дело пошло быстрее. Когда подсчитали последний круштерн, я даже присвистнул. Результат нас огорошил. Сумма, которая находилась в сундуке, была, прямо скажем, внушительная, а если добавить к этому еще и товар, который занимал почти все палубу, то смело можно было утверждать, что Гоздий с Перменэ, точняк, тянули на почетное звание подпольного миллионера Корейко.

Кстати, один из номинантов на строчку в местном журнале «Форбс» начал только что подавать признаки жизни – открыв глаза, Гоздий непонимающе оглядывал свою каюту и нас троих, расположившихся с комфортом в его родных пенатах как у себя дома. Наконец до него начало доходить, что то, что он обозревает, это нифига не сценка из его ночных сновидений, а реалии сегодняшнего дня. Он попытался встать, но, к его удивлению, оказался связан. Немного подергался, проверяя прочность веревок, опутавших тело, после чего, видимо, оценив свои попытки как тщетные, Гоздий, недобро зыркнув глазами, свел брови и, решив немедленно поставить все на свои места, со злобным присвистом прошипел:

– А ну, сволочи, немедленно развяжите. Иначе прикажу вас разделать, как кок разделывает рыбу эбуму. Вам вспорют брюхо, а пока вы будете выть на все лады, корчась от боли, лично, шаг за шагом, медленно и с удовольствием вытащу ваши вонючие кишки наружу и размотаю во всю длину, а потом спущу их за борт и буду ловить на них рыбешку. И вы все будете чувствовать и умолять меня о том, чтобы я прекратил эти нечеловеческие мучения и кончил вас побыстрее, – злорадно пообещал он.

– Ты, дружок, видимо, не отдупляешь, что происходит, – ласково похлопал я его по лбу. – Ты больше не хозяин положения. Вся твоя шайка-лейка прикована к веслам. Бывшие весловые отныне свободны, а эта посудина со всем ее добром и ценностями принадлежит теперь нам.

Он вдруг расхохотался во весь голос.

Я с недоумением посмотрел на своих товарищей Алтону с Юкианом и Торсия. Чего это с ним? Может, чувак умом тронулся? Конечно, от таких тяжелейших и невосполнимых потерь со всяким может случиться.

Гоздий, заходясь, прям сотрясался весь от дикого хохота, на глазах выступили слезы.

– Слышь, брателло, – потряс я его за плечо, – с тобой все в порядке?

– Свободные рабы, – еле выдавил тот сквозь безудержный смех. – Ну, насмешил ты меня, Сталексий. Нет, правда, это очень смешно. Никогда такого не слышал – свободные рабы. Ты что, император, чтобы кому-то из этих червяков свободу давать, а может, ты сам бог Риксол во плоти? Нет… ты богиня Парлола, спустившаяся с небес, – еще пуще распаляясь, ухохатывался он. Наконец, вдоволь насмеявшись, он жестко отчеканил: – Не забывайся, Сталексий, ты даже отдаленно не человек. Ты раб, и те, кто сейчас с тобой, они тоже не люди, а рабы. У вас нет, не было и никогда не будет никаких прав. Вы все вне закона, а рабы, поднявшие бунт, вдвойне вне закона. Ты думаешь, пленил мою команду, связал меня и теперь сможешь распоряжаться моей галерой и моим добром? Нет. На-ка выкуси. Вы не войдете ни в один порт, потому что тут же всех поймают и казнят, но перед смертью вы изведаете такие мученические пытки, о которых даже мне подумать страшно. Вам не дадут житья ни на земле, ни на море. Вас будут ловить и истреблять как насекомых, до тех пор пока не уничтожат всех до единого. Развязывай, придурок, – приказал он уверенным ледяным тоном. – И тогда тебя, этого заморыша и друга твоего недоумка убью быстро. Ты недолго будешь мучиться. Обещаю. А вот тебе, сучка, – он перевел пронизывающий до нутра, как февральская вьюга, взгляд на Алтону, – за то, что опоила меня и команду, таких обещаний дать не могу. Перед тем как сдохнешь, ты обслужишь всю команду, и не по одному разу, тебя будут ебать безжалостно во все щели, пока не окочуришься, а потом я отрежу твою голову. Само туловище повешу на корме за ноги, пускай коптится на солнышке. А твою тупую голову положу вот здесь, на столе, и еще долго буду сношать тебя в рот.

Ох и зря он тут расфантазировался. Алтона, ничего не говоря, подошла поближе к связанному, наступив коленом на его ноги, решительно вытащила из-за пояса его же, Гоздиевский, кинжал. Тут же раздался треск распарываемой ткани. Она одним движением разрезала ему тогу снизу доверху. Тот озадаченно смотрел на нее.

– Ты чего удумала, блядь ты этакая?

– Сейчас я тебя кастрирую как хряка, будешь евнухом, а евнухи, как известно, никого и никогда совокуплять не могут, – без какой-либо ложной стыдливости, не брезгуя, схватила одной рукой, как пучок укропа, его причиндалы, так сильно сжав их при этом, что Гоздий завизжал от боли, и поднесла острое лезвие к его гениталиям. – Молись, сволочь.

– Блядь, потаскуха долбаная, а ну отпусти сейчас же. Да я тебя… ты даже