Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

Вокруг недоумение…

– Ах да, заводов еще нет. Значит, мастерские ремесленникам, – поправился я.

– А пронтоны будут?

– Охранники порядка обязательно будут, но служить там будут такие же, как вы, люди, и первое условие при приеме на службу – это их честность и неподкупность. Поэтому защищать и оберегать они будут всех жителей без исключения, а не как сейчас – обирать неимущих до нитки, а на защиту вставать только правящего класса – богатеньких патрициев и членов их семей. Мы назовем их «милиционеры».

Вопросы продолжали сыпаться как мука из банки. Я еле успевал отвечать. Иногда меня конкретно заносило, и я бежал впереди паровоза:

– А еще каждый житель Лукренона, – декларировал я, – будет обязан получить бесплатное образование и может рассчитывать на бесплатную медицинскую помощь. Государство будет платить из казны семьям материальную поддержку за каждого рожденного ребенка.

Вопросы не прекращались. На них надо было отвечать четко, без запинки, что я и делал.

– Хорошо, а кто будет править страной? Ведь император ни в жизнь не согласится с таким порядком вещей.

И тут воцарилось молчание. Мне показалось, что человек, задавший этот вопрос, перепугался до смерти от своей неожиданной смелости.

– Император будет низложен. Его место займет президент – это выборная должность, им может стать любой из вас, кто пожелает. Выбирать его будут всенародно. Все жители Лукренона, достигшие совершеннолетия. Также будут выбираться и помощники президента – народные депутаты. Президент и депутаты не будут жить в роскоши и праздности, как сейчас живет Солнцеликий и его приспешники. Прямая обязанность выбранных людьми руководителей – выполнять наказы и чаянья своего народа и делать все, чтобы каждый человек был счастлив и доволен жизнью в стране, а само государство процветало и двигалось вперед по пути прогресса и благоденствия.

Люди, окружившие меня, вначале крайне недоверчиво воспринимали мои слова, но потом их глаза загорались, а лица разглаживались. На них появлялись улыбки.

– Мы выбираем тебя, Сталексий! – закричали одни. – Да! – подхватывали другие. – Хотим, чтобы ты был нашим президентом, – а потом уже стройный хор начал выкрикивать мое имя: – Сталексий! Сталексий! Сталексий!

Я не мог отказать этим людями и дал свое согласие, несмотря на то что моя миссия на этой планете была совсем другой. Тут же выдвинул кандидатуры на посты народных депутатов – своих помощников – Юкиана, Торсия и Алтону. Народ поддержал мое предложение и немедля проголосовал за них. Причем единогласно.

– Да здравствует Сталексий и наше новое правительство! – взволнованно скандировали бывшие рабы. – Да здравствует новое свободное правовое государство – Союз ремесленников и крестьян.

– Ура, товарищи, – ответил я.

Вечером после еще одного тщательного допроса Перменэ я сидел в каюте Гоздия и в пляшущем пламени масляного светоча корпел над картой побережья, решая одну из первоочередных стратегических задач – где незаметно поставить галеру, а самому с небольшим отрядом высадиться на сушу, для того чтобы атаковать невольничий рынок и тем самым освободить как можно больше народу. Скорее всего, большинство из невольников, обретя свободу, примкнет к нашему движению. Во всяком случае, я на это рассчитывал.

Провести операцию нужно молниеносно, чтобы работорговцы не успели очухаться и позвать на помощь и чтобы при боестолкновении минимизировать жертвы своего отряда.

Самого Гоздия пришлось отправить за борт на прокорм местным рыбкам. Его мужское эго не захотело мириться с невосполнимой утратой – он истек кровью и почил. Тоски или вселенской скорби по данному поводу никто не испытывал.

Раздался осторожный стук в дверь. Молодцы, вняли наконец, что, перед тем как зайти в помещение, надо стучаться.

– Входите, – разрешил я.

Вошла Алтона. Аккуратно притворила за собой скрипучую дверь и осталась стоять на пороге. Молча, переминаясь с ноги на ногу, она искала своим взглядом мой. Старалась во что бы то ни стало зацепиться, словно желала понять, проникнуть ко мне в душу, понять мое настроение. Видимо, ей что-то было очень нужно. Я внимательно заглянул в ее глаза. В полумраке ночи, озаренные неярким пламенем настольной глиняной лампы, они светились странно и даже немного загадочно. Так много всего было в них – явственно читались долгие мучительные раздумья, бешеное волнение, неуверенность, боязнь быть непонятой. Сейчас она напоминала дикую серну. Одно неосторожное движение – вспугнешь, и она сорвется с места, убежит, растворяясь во мраке ночи.

– Да, Алтон, слушаю. Ты что-то хотела?

Она еще некоторое время помолчала, не отвечая на мой вопрос, но и не отводя ни на секунду взора от моих глаз, продолжая цепляться за них как за спасательный круг. Наконец, справившись со своими внутренними переживаниями и страхами, она приняла окончательное решение. Взгляд стал твердым, уверенным, как будто она готова была броситься со скалы. Прикусив губу, Алтона одним движением скинула с себя тунику, оставшись полностью нагой. Господь одарил ее не только естественной красотой, но и превосходными очень пропорциональными формами тела. А в полусвете теней она была особенно хороша и очень соблазнительна.

– Ты уверена? – спросил я ее.

Она лишь молча кивнула. Я понимал, что дело здесь не в моей якобы охренелой мужской привлекательности или, там, каких-то малопонятных флюидах, круто замешанных на феромонах, что, как бахчисарайский фонтан, дивным гейзером источает мой организм, разбрызгивая всю эту канитель повсеместно, а дамы, еще издалека увидев и почуяв меня, теряют голову тут же, срывая одежду, бросаются в койку. Все не так. Я себя оценивал достаточно трезво. Да, не урод, но не и Ален Делон. Дело тут в другом. Алтона была умной и очень здравомыслящей женщиной, оставаясь одной представительницей слабого пола в коллективе, где так много мужиков, ей нужна была стопроцентная уверенность в том, что она будет защищена от каких-либо посягательств со стороны оголодавших самцов, что не пойдет по рукам. Она и так пережила многое, и повторения всего того кошмара больше не хотела, а чтобы избежать этого, она должна принадлежать кому-то одному. Тому, кто сможет ее оберегать и охранять, а кто это сделает, как не лидер, тот, кого остальные уважают и слушаются, кто имеет непререкаемый авторитет? Только так она сможет сохранить свой статус-кво. Все это я понимал, и еще понимал, что если сейчас отвергну Алтону, я не то что огорчу ее, а сделаю ей очень больно, перечеркнув все ее, пусть и призрачные, надежды на дальнейшую нормальную жизнь, безопасность, внутреннее спокойствие и сохранение хрупкого равновесия внутри нее, зародившегося совсем недавно. За все это она сейчас отдавала мне все, что у нее есть. Она дала бы больше, но большего не было. И я принял этот