Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

за окном, галерея, и в один прекрасный момент я, вне всяких сомнений, услышал скрип досок под его тяжестью. Хотел было подняться и поглядеть, но при моем-то увечье он наверняка успел бы скрыться, прежде чем я выгляну за окно, а едва снова сяду, ясное дело, вернулся бы, – со вздохом посетовал Шелк. – Одна радость: говорила она совсем тихо.

– Разве подслушивать таким образом – не грех перед богами, патера?

– Грех, и еще какой, но ему сие, боюсь, безразлично. Сквернее всего в этом деле то, что я знаю этого человека… да, пусть недавно, однако успел проникнуться к нему определенной симпатией. Судя по поступкам, в нем немало хорошего, как бы старательно он это ни скрывал.

Орев звучно захлопал здоровым крылом.

– Жур-равль!.. Хор-роший!

– Я его имени не называл, – сказал Шелк Бивню, – и ты никаких имен здесь не слышал.

– Не слышал, патера. Я вообще половину из того, что эта птица бормочет, разобрать не могу.

– Прекрасно. Возможно, тебе и меня куда лучше бы понимать разве что наполовину.

Бивень отчаянно покраснел:

– Прости, патера. Я не хотел… я это не потому, что…

– Я не к тому, – поспешно заверил его Шелк. – Совсем не к тому. Этой темы мы еще не коснулись, хотя со временем обязательно дойдем и до нее. Сейчас же я просто хотел сказать, что мне даже упоминать о принятой у той девушки исповеди вовсе не следовало. Устал невообразимо, вот и забываю следить за языком как подобает. С тех пор, как нас оставил патера Щука… счастье, что я еще могу довериться майтере Мрамор. Если б не она, пожалуй, давно бы свихнулся.

Кое-как совладав с бьющими через край мыслями, он подался вперед, оперся о подлокотник старого мягкого кресла.

– Так вот, я собирался сказать, что человек он хороший, добрый или, по крайней мере, не чужд добру, однако веры в богов лишен совершенно, и все-таки я собираюсь заставить его признаться в подслушивании, дабы затем исповедовать и очистить от сего греха. Разумеется, Бивень, задача мне предстоит не из легких, но я обдумал положение со всех сторон и способа уклониться от исполнения долга не нахожу.

– Понятно, патера.

– Нет, речь не о сегодняшнем вечере. Сегодня вечером, да и днем тоже, на мою долю выпало столько хлопот! Я видел… то, о чем рассказать тебе, увы, не могу. Однако проблема этого человека занимает меня с тех самых пор, как я вернулся домой. Увидел вон ту синюю штуку на птичьем крыле, она и напомнила.

– А я, патера, как раз удивлялся: что это у нее?

– Полагаю, своего рода лубок, – пояснил Шелк и бросил взгляд на часы. – Должно быть, твои отец с матерью уже потеряли всякий покой?

Бивень мотнул головой:

– Не потеряли, патера. Наша мелюзга знает, куда я пошел. Я им сказал перед уходом.

– Вот как? Ну, дай-то Сфинга.

Склонившись вперед, Шелк задрал кверху поврежденную ногу, спустил чулок и размотал повязку наподобие полосы тонкой замши.

– Ты, Бивень, когда-нибудь видел такие?

– А что это, патера? Вроде бы кожа?

– Нет, нечто намного, намного сложней, – объяснил Шелк, швырнув повязку мальчишке. – Будь добр, окажи мне любезность. Поддай ее посильнее ногой, чтобы о стену как следует шмякнулась.

Бивень в изумлении разинул рот.

– Если боишься сломать что-нибудь, швырни три-четыре раза об пол. Только, наверное, не здесь: здесь ковер. Вон там, где голые доски. И не забудь, посильнее.

Так Бивень и сделал.

– Горячая стала, – заметил он, возвращая повязку Шелку.

– Да, так и должно быть.

Повязка туго стянула ноющую лодыжку.

– Как видишь, – удовлетворенно улыбнувшись, продолжил Шелк, – это отнюдь не просто полоска кожи, хотя, возможно, внешняя ее часть – действительно кожа. Внутри же находится тончайший, не толще золотого лабиринта карточки, механизм. При встряске он поглощает энергию. В покое выделяет часть ее в виде тепла, а другую часть, как мне объяснили, в виде звука. Звука, которого мы не слышим – наверное, оттого, что он слишком тих либо слишком высок. Ты сейчас слышишь что-нибудь?

Бивень отрицательно покачал головой.

– И я не слышу, хотя улавливал на слух многое из того, чего не мог расслышать патера Щука, – к примеру, как скрипели петли садовой калитки, пока я их не смазал.

Умиротворенный воздействием повязки и мягкостью кресла, Шелк покойно откинулся на его спинку.

– А изготовлены эти чудотворные повязки, следует полагать, в Круговороте Короткого Солнца, подобно стеклам, Священным Окнам и великому множеству прочих вещей, которыми мы до сих пор пользуемся, но не способны заменять новыми.

– У них же ученые были, патера! Майтера Роза так говорит.

– Жур-равль… Хор-роший! – прокаркал Орев.

Шелк рассмеялся:

– Это он научил тебя говорить так, пока крыло вправлял? Бестолковая птица! Действительно, доктор Журавль тоже своего рода ученый – по крайней мере, разбирается в медицине, то есть сведущ в науках куда лучше большинства из нас. Он и одолжил мне эту повязку, однако через несколько дней ее нужно будет вернуть.

– Такая штука, патера, должно быть, стоит карточек двадцать, если не тридцать.

– Больше, еще больше. Чистика знаешь? Высокого роста, бывает у нас на жертвоприношениях по сциллицам.

– Кажется, знаю, патера.

– Квадратная челюсть, широкие плечи, уши оттопырены. Носит полусаблю, обут в тяжелые башмаки.

– Ну да. Так-то я, патера, знакомства с ним не вожу, но о ком разговор, понял.

Тут Бивень слегка замялся; симпатичное, юное лицо его омрачилось серьезностью.

– Все говорят, от него только и жди беды. Подвернешься ему под горячую руку, живо с ног полетишь. Отца Ломелозии как-то угораздило…

– Прискорбно слышать, – вздохнул Шелк, рассеянно перебирая вынутые из кармана четки. – Попробую поговорить с ним на сей счет.

– Не надо, патера. Лучше держись от него подальше.

Шелк покачал головой:

– Не могу, Бивень. Не могу, если намерен исполнить свой долг. По сути, Чистик как раз из тех, к кому я должен держаться поближе. Навряд ли даже Иносущий… да и в любом случае уже поздно. Я как раз собирался рассказать, что показывал Чистику эту повязку, и, по его словам, она стоит гораздо, гораздо дороже. Однако это не главное. Случалось ли тебе задаваться вопросом, отчего так много знаний осталось в прошлом, в Круговороте Короткого Солнца?

– Наверное, те, кто знал о таких вещах, не пошли в наш круговорот, патера.

– Ясное дело, не пошли. А если и пошли, то поселились не здесь, не в Вироне. Однако многие их познания оказались бы для нас весьма ценными, а они наверняка отправились бы сюда, если б так велел Пас.

– Вот летуны, патера, умеют летать, а мы – нет. Помнишь, мы вчера одного видели? Сразу после игры в мяч. Совсем низко шел… Вот чему мне тоже хотелось бы выучиться! Выучиться летать, как они. Как птицы.

– Летать – нет! – объявил Орев.

Шелк,