Изъ Москвы с любовью (том 1) - Сергей Анатольевич Кусков

вот тут уже конкретная роскошь — мраморные кадки с фикусами и ещё какими-то большими растениями, ковры на полу, стены с отделкой под позолоту, и расписанный потолок, прям как у нас во дворце — натуральное барокко. Я остановился и засмотрелся на потолок — батальный сюжет, причём из истории века восемнадцатого — похожая форма, мушкеты со штыками, шляпы-треуголки и бронзовые пушки. Но при этом прорисованы и бросаемые воительницами магические фигуры — пока не стал видеть магию, считал их невидимыми, но поскольку тут все свои и мужчин не бывает, то художник оные фигуры прорисовал. Получилось очень натурально, я именно так их и ощущаю. Конечно на данный момент видел не все из нарисованных, но те, которые успел, прям один в один.

— Красиво? — улыбаясь, спросила секретарь, дама лет пятидесяти, с материнской заботой в голосе. Секретарь тоже в форме, и без берета.

— Очень! — искренне ответил я. — Что это?

— Битва за Кёнигсберг. Первая Война за Восточную Пруссию.

Кёнигсберг и в этой истории наш, но взяли его намного позже, уже в девятнадцатом веке. Там это случилось в середине восемнадцатого, в Семилетнюю войну, и пусть его потом отдали, но взяли же! А тут не спешили (но с другой стороны, взяв, и не возвращали). Крупных войн после разделения Польши между Пруссией, Австрией и Россией было мало, почти столетие после оного раздела с немцами жили мирно. Но не срослось — Прибалтика такая Прибалтика, пришлось их в итоге замирять, неся свет московского варварства и дикости, что их теперешний уровень жизни в нищей Прибалтике выше, чем в коренных исконно немецких землях (блин, как знакомо). Описываемая на потолке война не завершилась взятием города, хоть саму битву мы и выиграли; не помню точно, но, кажется, тогда «отжали» только Ригу и Таллин. Как уже говорил, империя расширялась медленно, не спешила. Впрочем, сейчас Кёнигсберг наш, и называется именно так, в Калининград, равно как и в какой другой город его никто переименовывать не собирается, и живут там… Та-дам… Немцы. Наши немцы, но немцы! Как и в Риге. И в Талине. И в Дерпте. И в Митаве. И в Мемеле. И в Нарве. Всякие прибалты, литовцы, латыши и прочие, вроде на этих территориях есть, но ведь есть же у нас «местные»: буряты, эвенки или ненцы? Вот так же и прибалты — их считают некими собственными «местными» с присоединённой исконно немецкой территории. Что не понижает их прав, как отдельных людей — в стране все люди равны (тех, кто равнее равных не считаем, это отдельное сословие), но насчёт претензий на создание на этих землях их собственных этнических автономий можно не заикаться — мне покрутят у виска. И первыми не поймут сами немцы, считающие эти земли исконно своими, чему приведут стопицот грамот и свидетельств.

— Лидия Васильевна ожидает, — продолжила секретарша, дав время на оценку картины.

— Хорошо. — Я вздохнул, оторвался от потолка, и, махнув Зайкам, двинулся вперёд. Местная охрана осталась на месте.

Первой в кабинет вошла одна из девочек Голицыных, за нею я, потом Соль и Селена, и замкнула вторая бодигард. Что скажу — кабинет оказался ещё круче, красивее и роскошнее приёмной. Ковры мягче, окна светлее, на стене портреты женщин, и много — видимо, предшественницы на посту главы корпуса, как у Дамблдора в кабинете портреты директоров Хогвартса. Кстати, по Фрейду аналогия — я, как и Гарри, ощущаю себя в сказке. И везде позолота, даже крепежи для ламп и плафонов позолоченные.

Тётка, как мы начали входить, встала и вышла из-за стола, поправив на себе форму.

— Девочки, дайте берет? — попросил я. Селена, стоявшая ближе, со вздохом стянула берет с себя — они с сестрой были в них, когда их забирали, но в клубе девочки ходили с непокрытой головой — где-то спрятали в вещах, и надели только по приезду на территорию. Протянула мне. Я нацепил его и отдал честь:

— Госпожа полковник! Царевич Александр Годунов прибыл! Кадеты Зайцевы по вашему приказанию доставлены! Лично, как и было приказано!

— Вольно, царевич Годунов! — Лидия Васильевна вымученно улыбнулась. — Вижу, что доставил, и что лично. А то, что перед воротами твоя очень злая дружина, которую я была вынуждена не пустить, а с тобой охрана из рода Голицыных… Ничего не хочешь сказать? — смеялись её глаза.

— Никак нет, госпожа полковник! — вытянулся в струнку я, и эта выправка, подражание военным, вызвала у всех присутствующих покровительственную улыбку. — Приказ выполнен, а сложности выполнения — на совести исполнителя.

Грубо, но она мне и не начальник. Дала задание? Квест выполнен. Знала, как дружина поведёт себя, то ли инсайд изнутри, то ли интуиция и хорошее знание психологии моей мамы (а возможно и то и то)? Но я выпутался. Всё, дальнейшее не имеет значение.

— Царевич Годунов, примите признание руководства корпуса, — козырнула она в ответ, и я почувствовал в голосе уважение. Поняла, что я прав. — За успешно выполненную задачу и проявленную в процессе выполнения смекалку и личную храбрость, как руководитель корпуса выношу вам устную благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — отдал честь я, а после убрал руку от головы и картинно заозирался. — А я не знаю, что в этом случае нужно говорить.

Зайки захихикали, а Голицыны и тётушка заулыбались ещё сильнее.

— Вольно, кадет Годуно… То есть, царевич Годунов! — поправилась она, а я снова вспомнил Фрейда и оговорки по нему. — Девочки, свободны, марш переодеваться, и на занятия! — Это моим спутницам. — Преподаватели предупреждены, в кабинет пустят

— Есть! — козырнула Соль, а Селена замялась, скосив глаза на меня. Я смутился и, стащив с головы берет, протянул ей. Она напялила поскорее и тоже козырнула!

— Есть!

— Выполнять, — улыбалась на эти телодвижения тётушка.

Зайки убежали. Телохраны остались, но Лидия Васильевна предпочла их не замечать.

— Что, племянник, не узнаю тебя. Прям сам не свой, — покачала она головой, и я чувствовал её восторг. И одновременно удивление.

— Уход за грань и возвращение сильно меняют людей, тёть Лид, — пояснил я, как мог. — Я не знаю, каким был до этого, но сейчас всего лишь хочу стать достойным человеком.

— Всего лишь?

— А это мало?

Она не нашлась, что ответить.

— Но то, что к пустой голове руку не прикладывают — ты знаешь, — заметила она