Жена-беглянка. Ребенок для попаданки - Константин Фрес

Белый душистый дым окутал нас, защищая от возможного воздействия яда.

Мы шли по коридорам, по комнатам, а Робер следил, не превратится ли где-нибудь белый дым в страшные черные хлопья.

Но этого не происходило.

Только в столовой, где мы оставили несчастную неудачливую отравительницу, и где она лежала до сих пор, белый дым, окутав тело, почернел.

Яд выпал крупными хлопьями на мертвом лице, на ее шее, на красивом украшении на поблескивающей золотой цепочке.

— Видите? — сказал Робер, водя дымящей жаровней над телом. — Не так уж тут безопасно.

— Это надо было сделать раньше, — ответила я. — Окурить ее и вынести. Бедняжка…

— Она хотела отравить вас, — напомнил Робер, продолжая ее окуривать.

— Не думаю, — возразила я. — Она начала говорить о какой-то справедливости по отношению к Максу. К моему братцу… Это он ее надоумил, я уверена! И не предупредил об опасности. Чужими руками решил действовать…

— Это не доказуемо, — со вздохом ответил Робер. — Ваш братец очень хитер и изворотлив. Наказать его сложнее, чем кажется.

В столовую несмело заглядывали слуги.

Они, в отличие от меня, не спешили вернуться в дом.

— Заверните ее в ковер и вынесите, — скомандовала я. — Скоро она не будет представлять никакой опасности. Все здесь нужно перемыть!

— Может, выбросить? — предположил Робер.

Я оглянулась.

Мебель, столовые приборы, да даже маленький бронзовый китайский колокольчик с водяным драконом — все казалось мне не просто вещами, а частью меня.

И выбросить что-то из этой комнаты мне казалось неправильным.

Это как вырвать у себя сердце и вышвырнуть его…

— Нет, — ответила я тихо. — Ничего. Ничего не позволю отсюда выбросить. Все отмыть. Отстирать скатерти. Шторы. Мебель. Я сама буду мыть. Я не позволю этому скунсу отравить мой дом и раскидать его по кускам!

Робер схватился за голову.

— В вашем положении мыть и скрести полы! — воскликнул он. — Я не позволю вам этого сделать.

— Я не буду спрашивать у вас разрешения, — твердо ответила я. — Если хотите быть полезным, окурите все здесь понадежнее.

— Зачем ты так, — укоризненно вступилась за Робера Одетта. — Господин казначей хочет помочь. А ты не принимаешь его добрые советы!

Я глянула на сестру.

Вероятно, она была еще слишком юна, и не ощущала особенной связи с домом, с честно отвоеванным, заработанным и выстраданным.

В глазах ее был упрек и странное чувство обиды.

Стояли слезы.

Поэтому я смягчилась.

— Милая, — ответила я тише. — Я принимаю советы господина казначея. Я слышу его. Он добрый друг, и заботится о нас. Но у меня свои желания. Мне больно осознавать, что проделки Макса приведут к тому, что я должна буду разорить своими руками свое собственное жилье. Я хочу победить его.

— Но это всего лишь вещи! — воскликнула Одетта, всплеснув руками.

— Не всего лишь, — возразила я. — Это мой мир. Тот, что я смогла выстроить, чтобы нам жилось безопасно.

— Не слишком[ИК1] -то тут безопасно! — выкрикнула Одетта.

— Ты меня в этом винишь? — удивилась я.

Сестра мне не ответила.

Она всхлипнула и бросилась прочь.

Какой странный бунт…

Но думать о его причинах времени не было.

— Марта, — я обернулась к старой травнице. — Навари побольше настойки. Мы приступаем к уборке тотчас же!

***

В два следующих дня Марта собирала цветы, толкла их в ступе и замачивала в огромном котле. А потом долго вываривала их, помешивая огромным деревянным черпаком.

Из этого котла она то и дело отплескивала кипящей воды в ведра слугам.

И те бежали мыть и скрести щетками все вокруг.

Уборка пошла старому дому на пользу.

Старое дерево, плиты на полу стали ярче. Витражи — красочнее. Ткани — свежее.

Я, вскарабкавшись на невысокую лестницу, отмывала рамы старинных портретов, украшающих стену у входа на второй этаж.

Позолота на деревянных рамах была потемневшей, но целой.

Красочный слой на картинах был целым и легко отмывался от гари, копоти и старой пыли.

Я с удовольствием отмыла и портреты.

На меня теперь глядели благородные, исполненные высокомерной гордости, лица людей, старых хозяев этого дома.

С золотыми рыцарскими цепями на плечах, в подбитых мехом мантиях.

В золоте и шелке.

А один портрет…

Я чуть не упала с лестницы, чуть не закричала во все горло от изумления, когда моя щетка смахнула пыль с нарисованного лица.

И на меня глянули разноцветные глаза.

Голубой и карий.

Такие знакомые и такие чужие.

— Кто… — выдохнула я, отшатнувшись от портрета. — Кто это?!

— Один из предков бывших хозяев дома, — почтительно ответили мне.

С трудом переставляя ноги по ступенькам лестницы, я спустилась, сама не своя.

И оглянулась вокруг.

Господи, как можно было быть такой слепой?!

На витражах, которые я рассматривала не раз и не два, были запечатлены люди, обращающие в драконов.

На стенах, над дверями комнат, были затертые следы от гербов.

Форма их была отчетливо видна теперь, когда стены тоже помыли.

И вполне узнаваема…

А разноцветные глаза — я знала лишь одного человека с такими глазами. Он был схож неуловимыми фамильными чертами на человека, изображенного на портрете!

И на груди его, на толстой цепи, в золотой оправе, был изображен черный блестящий камень — морион…

Господи, стыд-то какой!

А ведь я верила, что всего добилась сама!

Думала, что мне просто повезло!

А на деле за моими успехами незримо и деликатно стоял Ивар.

Поддерживая, направляя и не требуя ничего взамен.

И прячась в тени от моей благодарности…

— Ивар, — почти выкрикнула я, резко обернувшись на экономку. — Господин Ивар настоящий хозяин этого дома?

Экономка не смела поднят на меня взгляд.

— Это так? — резко и настойчиво повторила я.

— Он не велел вам говорить об этом, — прошептала она.

— И клад в комнате, — допытывалась я, внезапно прозрев, — тоже его рук дело?

— Он велел там спрятать деньги, что вы отдали той женщине.

— Подставной хозяйке?

— Да.

Я глубоко вдохнула, чтобы унять мечущиеся в голове мысли и успокоить взбесившееся сердце.

— Теперь вы откажетесь от дома? — спросила экономка, осмелев и подняв взгляд на меня. — Господин Ивар предупреждал, что вы резки и…

— Нет, —