Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

домашнего насилия напоминают те типы ситуаций с участием военных и полицейских, которые можно подвести под общую рубрику «нападение на слабого». Самая неприглядная версия этого сценария имеет место, когда конфронтационная напряженность нарастает, а затем внезапно спадает, в результате чего противник, который поначалу казался угрожающим или приводящим в смятение, оказывается беспомощным, и это приводит к тому, что страх и напряженность другого участника конфронтации резко трансформируются в яростную атаку. Кроме того, имеются более институционализированные формы нападения на слабых – речь идет о воспроизводящихся паттернах, где одна или обе стороны привычно разыгрывают роли сильного и слабого в ситуационном драматическом действе. К таким формам относятся травля, а также разнообразные действия специалистов по насильственным преступлениям, мастеров уличных ограблений и разбойных нападений, которые довели до совершенства свои навыки поиска подходящих жертв в подходящих ситуациях: успех их действий зависит от умения извлечь выгоду из конфронтационной напряженности как таковой. Таким образом, сравнение непохожих друг на друга форм насилия позволяет выявить схожие механизмы эмоционального взаимодействия.

Еще одна большая группа ситуаций предполагает совершенно иную траекторию обхода ситуационной напряженности и страха: вместо поиска слабой жертвы эмоциональное внимание концентрируется на зрителях, перед которыми разворачивается насильственное столкновение. Данные столкновения резко отличаются от нападения на ситуационно слабую жертву, поскольку их участники гораздо больше обращают внимание на свою аудиторию, чем друг на друга (в главе 6 будут приведены свидетельства того, что позиция публики оказывает здесь решающее влияние на то, будет ли вообще происходить насилие и в каком объеме). Как правило, для таких столкновений характерны стилизованный и ограниченный характер, хотя происходящее в этих границах может быть достаточно кровавым или даже смертельным. В одном из основных подобных сценариев насилие принимает такую форму социальной организации, как честный бой, участвовать в котором может ограниченный круг противников, подобранных надлежащим образом. Социальные структуры, которые создают подходящие условия для таких поединков и осуществляют контроль над ними, и здесь становятся лучше всего заметны при сравнении разноплановых ситуаций. К ним относятся драки один на один, которые можно наблюдать на улицах или в местах развлечений; драки как форма разгульного веселья; потасовки и насилие понарошку как обычная форма поведения детей; дуэли; боевые искусства и другие практики школ единоборств; спортивное насилие, совершаемое как участниками соревнований, так и болельщиками. В отличие от упомянутых выше подлинно омерзительных разновидностей насилия, которые зависят от возможности обнаружить ситуационно слабую жертву, данный набор ситуаций можно рассматривать как насилие ради забавы и защиты чести. Тем не менее, вглядываясь в микрореалии подобных поединков, выясняется, что и они точно так же формируются конфронтационной напряженностью и страхом, причем их участники все так же по большей части используют насилие неумело, а то, что им удается сделать, зависит от того, насколько они настроены на аудиторию, которая обеспечивает им эмоциональное доминирование над противником.

Мифы о драках

Наиболее распространенная траектория обхода конфронтационной напряженности и страха очень коротка и не ведет к каким-либо дальнейшим действиям: люди не выходят за рамки эмоциональных трений, возникающих в противостоянии, ограничиваясь бахвальством или поиском способов отступить – с сохранением лица, но порой и унизительных. А если насилие все-таки вспыхивает, то оно, как правило, осуществляется неумело, поскольку напряженность и страх сохраняются и во время насильственных действий.

Одна из причин того, почему реальное насилие выглядит настолько безобразно, заключается в том, что мы находимся под слишком большим влиянием мифологизированного насилия. То непосредственное зрелище насилия, которое разворачивается у нас на глазах в кино и по телевидению, заставляет нас полагать, что именно так и выглядит настоящее насилие. Стилистика современного кино, приковывающая внимание зрителей кровавыми ранами и брутальной агрессивностью, может вызвать у многих представление, будто это развлекательное насилие, как ни крути, слишком уж реалистично. В действительности дело обстоит совершенно не так. Конвенциональные способы изображения насилия почти всегда упускают его важнейшие механизмы – а именно то, что насилие начинается с конфронтационной напряженности и страха, основную часть насильственных инцидентов занимает бахвальство, а обстоятельства, позволяющие преодолеть напряженность, приводят к такому насилию, которое оказывается скорее чем-то уродливым, нежели зрелищным. Развлекательные СМИ выступают не единственным источником всеобъемлющего искажения реалий насильственных столкновений – превращению насилия в некую современную мифологию способствуют речевые конвенции, связанные с хвастовством, угрозами и рассказыванием историй о поединках, свидетелями которых мы были.

В особенности глупым является миф о том, что драки представляют собой нечто провоцирующее подражание, распространяясь наподобие вируса. Именно на этом основаны сюжеты старых кинокомедий и мелодрам: один человек бьет кулаком другого в переполненном баре или ресторане, официант опрокидывает поднос, приводя в ярость другого посетителя, и в следующих кадрах уже все вокруг дерутся друг с другом. Нет никаких сомнений в том, что в реальной жизни такие драки всех против всех никогда не случались по-настоящему. Типичная реакция прохожих, когда в людном месте начинается драка, заключается в том, чтобы отойти на безопасное расстояние и наблюдать за происходящим. Если толпа людей состоит из благовоспитанных представителей среднего класса, то они реагируют на увиденное с большей тревогой или ужасом, отступая как можно дальше, но не демонстрируя паники в открытую. Я и сам был свидетелем этого как-то раз, когда двое бездомных устроили потасовку на тротуаре у театра в центре города, а зрители тем временем находились на улице во время антракта. Потасовка была недолгой и сопровождалась обычными для таких случаев враждебным мычанием и жестикуляцией, а хорошо одетые представители среднего класса, затаив тревогу, предпочитали держаться на расстоянии. Во время необузданных инцидентов с участием представителей рабочего класса или молодежи толпа, как правило, освобождает место, где могут драться несколько человек, а иногда подбадривает дерущихся и выкрикивает им слова поддержки с безопасного расстояния. Но если главные участники драки слишком разъярены, то зрители, как правило, не только помалкивают, но и шарахаются от происходящего[9]. Тем более все сказанное характерно для драк, вспыхивающих на открытых пространствах с небольшим количеством людей: прохожие держатся на расстоянии от дерущихся.

Таким образом, невозможно обнаружить присутствие некоего вируса воинственности, провоцирующего войну всех против всех. Нельзя утверждать, что люди постоянно находятся на волосок от проявления агрессии и готовы сорваться с места при малейших способствующих этому обстоятельствах. Если судить по наиболее распространенным свидетельствам, то образ человека, представленный Гоббсом, эмпирически неверен. Драки – а по сути, и вообще большинство открытых проявлений конфликта – в наиболее типичном случае вызывают страх или по меньшей мере настороженность.

Исключением из общей ситуации, подразумевающей, что насилие не передается «вирусным» путем, составляют случаи, когда в толпе