Кто придумал землю? Путеводитель по геофилософии от Делёза и Деррида до Агамбена и Латура - Максимилиан Неаполитанский

он отправился не вглубь, а в высоту. О нем Делёз говорит: «Взмахам платоновских крыльев противостоит удар молота досократиков. Платоновскому вознесению – досократическое низвержение»[37]. Можно предположить, что Делёз строит понимание истории философии через отношение к земле: глубь, высота и поверхность. Именно поверхность в итоге оказывается самым «верным» отношением – тем, которое и выбирает Делёз. О стоиках он пишет:

Автономия поверхности, независимой от глубины и высоты и им противостоящей; обнаружение бестелесных событий, смыслов и эффектов, несводимых ни к глубинам тел, ни к высоким Идеям, – вот главные открытия стоиков, направленные как против досократиков, так и против Платона. Все, что происходит, и все, что высказывается, происходит и высказывается на поверхности[38].

Поверхность земли – вот что интересует Делёза. В «Логике смысла» она становится полноценным концептом, обходя депрессивную высь Платона и шизофреническую глубину досократиков. Оставаться на земле – это выбор Делёза.

Именно в «Логике смысла» появляется известный тезис, что земля отличается от других стихий – она удерживает их. Можно подумать, что все стихии – вода, воздух, огонь и земля – равны, но для Делёза именно в земле сходятся все стихии. Этот тезис звучит уже в «Логике смысла», то есть в 1969 году – до появления понятия «геофилософия» еще больше 20 лет. Делёз замечает, что «сама земля есть не что иное, как огромное тело, которое удерживает стихии, – но это земля лишь в той степени, в какой она населена другими»[39].

Земля населена другими – новыми философскими народами, концептами, интенсивностями. У такой земли есть своя география, с помощью которой можно ориентироваться в пространстве мышления. По этой причине география становится для Делёза важнее истории. Именно география создает новизну, в то время как история имеет дело с повторением и генезисом, которые вынуждены все время возвращаться к фундаменту прошлого. Делёз пишет:

Когда мы спрашиваем, «что значит ориентироваться в мысли?», то оказывается, что мысль сама предполагает оси и направления, по которым она развивается, что у нее есть география еще до того, как появится история, и что она расчерчивает измерения до конструирования систем[40].

Говоря о том, что земля – это «огромное тело», Делёз связывает геологическое и телесное. Связь земли и тела будет прослеживаться во многих его текстах, но именно в «Логике смысла» она появляется впервые. По сути, эти элементы – поверхность и телесность – и определяют образ земли в книге. Все моменты появления земли в «Логике смысла» можно подытожить еще одной цитатой Делёза: «География показывает: только тонкий слой земли плодороден»[41]. То есть только поверхность, только тонкий слой оказывается местом жизни, творчества, мышления и самой философии. Это показывает география, а затем будет показывать и геофилософия: мысль осуществляется на поверхности земли. Приземление – вот что нужно философии.

Делёз и философия острова

Делёз продолжает самостоятельное (пока что без Гваттари) исследование земли в небольшой статье под названием «Причины и резоны необитаемых островов». Опираясь на географов, Делёз начинает с того, что разделяет острова на континентальные и океанические. Континентальные острова – острова случайные: по Делёзу, они отделены от континента и образованы в результате катастрофы или разрыва. Их что-то поддерживало, но это что-то исчезло. Океанические же острова – острова изначальные, основные. Они похожи на организмы, которые постепенно вырастают из воды. Для Делёза существование двух типов островов является фактом противостояния океана и земли, которое в свою очередь олицетворяет оппозицию хаоса и порядка.

Но почему Делёз решает говорить об островах? Он замечает, что именно в контексте островов география оказывается связана с воображением:

Тогда география составила бы единое целое с воображаемым. Так что на излюбленный вопрос древних путешественников: «Кто живет на необитаемом острове?», существует единственный ответ: на нем уже живет человек, но человек необычный, абсолютно обособленный, абсолютно созидательный, словом, Идея человека, прототип, мужчина, являющийся почти богом, женщина, являющаяся богиней, великий Больной амнезией, чистый Художник, сознание Земли и Океана[42].

Это один из важных мотивов у Делёза: связь между воображением и грезами о материках, континентах, морях, земле и новых народах. Формулировка «география близка к воображаемому» будет потом явственнее звучать в «Анти-Эдипе», где Делёз с Гваттари напишут: «Либидо свойственно <…> бредить цивилизациями, континентами и расами или же интенсивно „ощущать“ мировое становление»[43]. Материки и либидо, земля и бессознательное, география и воображение. Словосочетание «бредить цивилизациями» напоминает недавний тренд с мыслями о Римской империи, буквально: сколько раз в день ты бредишь о ней? У каждого своя Римская империя – об этом могли бы написать Делёз и Гваттари, потому что воображение постоянно создает образ чего-то глобального, исторического, геологического и большого – целой цивилизации, континента и эпохи.

Но вернемся к Делёзу и островам. Для него остров – синоним обособления и второго начала. Мир заново начинается с острова, остров – это точка нового отсчета. Делёз говорит, что мы можем найти это во всех мифологиях: история Всемирного потопа – это история мира, который начинается заново и начинается с острова. «Ковчег пристает к единственному месту на земле, не ушедшему под воду, круглому и священному месту, с которого возобновляется мир», – поясняет Делёз. Местом этого возобновления и становится остров.

Сам остров связан с внешним миром, потому что необитаемость его проецируется вовне: его оплывают корабли, или его даже может не быть на карте. Необитаемость – это заслуга не острова, но тех, кто ни разу на нем не был. В то же время остров всегда заключен, скажем так, в себя. Это обособление, дающее ему силу, автохтонность, независимость, которую Делёз будет описывать, говоря о греческих чертах философии (об этом мы тоже скажем). В его статье остров появляется как синоним обособления, независимости и детерриторизации — того, что не зависит от конкретных территорий и ограничений разума (отсюда связь с воображением). Делёз замечает:

Мечтать об островах, неважно, с тревогой или радостно, – это мечтать обособиться, быть уже обособленным, быть вдали от континентов, одиноким и потерянным, или же мечтать начать с нуля, воссоздавать, начать сначала[44].

В этой статье Делёз отлично показал, как работает географическое мышление в философии: начиная с конкретного объекта, мы отправляемся в мир мифологии, литературы, грез и вымышленных островов. Почему же реальные острова становятся вымышленными? У Делёза есть ответ на этот вопрос: необитаемый остров имеет воображаемую, нереальную и мифологическую сущности. Но они забываюся, как забываются и сами мифы:

Литература представляет собой попытку очень искусной интерпретации мифов, которые нам больше не понятны, потому что