Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

хочется поговорить со мной и что он займет совсем немного моего времени. Я подумал, что это, вероятно, очередной зануда, который написал книгу или рассказ и хочет, чтобы я отнес его в «Скрибнерс», и решил отвязаться, сказав, что буду занят весь день и приглашен на обед в семь часов. Тогда он спросил, можно ли встретиться со мной на несколько минут в шесть тридцать, и я сказал ему, что можно.

Вчера в шесть тридцать пополудни раздался звонок, я открыл, и через мгновение ко мне по ступенькам вбежал крепкий молодой негр в возрасте тридцати, тридцати пяти лет, вошел в комнату и сказал, что он Уолтер Браун. При виде этого цветного джентльмена меня можно было сбить с ног перышком, и, конечно, я подумал, что для эшвиллского негра это довольно оригинальный способ поведения, позвонить мне, объявить себя другом семьи и до прихода никак не обозначить свою расу или цвет кожи. Он устроился в моем самом удобном кресле, зажег сигарету, и я ничего ему не сказал, потому что подумал: если он действительно знал всех вас и проделал весь этот путь в Бруклин, чтобы увидеться со мной, просто потому, что знал мою семью и вы попросили его разыскать меня, я не собираюсь его обижать, независимо от его расы или цвета кожи. Затем я спросил его о тебе, как ты поживаешь и когда он видел тебя в последний раз. К моему большому удивлению, он сказал, что уже больше года не видел тебя и не был в Эшвилле. Все еще пытаясь не обижая его, я задал еще несколько вопросов об Эшвилле и о том, как он познакомился с тобой, и он сказал, что его мать – женщина по имени Амелия Браун, которая готовила для тебя, и что эта самая Амелия Браун работала у Мейбл в Вашингтоне в течение последних двух лет. Далее он сказал, что его мать, Амелия Браун, умерла в Вашингтоне около пяти месяцев назад и оставила наследство, которое, по его словам, стоит от трех до четырех тысяч долларов, хотя в настоящее время оно «все заморожено».

Далее он сказал, что Амелия Браун назначила тебя и Мейбл душеприказчиками этого наследства, потому что очень уважает и доверяет вам. Мама, вот что удивительно в рассказе этого негодяя: казалось, он был настолько хорошо знаком с фактами из жизни семьи, что я был практически уверен, что он говорит мне правду, и даже сейчас не могу понять, откуда у него взялась вся эта информация. Он неоднократно спрашивал о мистере и миссис Уитон, интересовался, как они поживают, и я, конечно же, рассказал ему, что они, как и все остальные, пострадали от бума в Эшвилле и потеряли свой дом. Тогда он быстро сказал: «Но они все еще живут в «Грэмерси» [В это время сестра Тома, Мейбл Уитон, управляла в Вашингтоне пансионом под названием «Грэмерси»], не так ли?» – что убедительно доказывало, что он знал, что они живут в Вашингтоне. Он неоднократно говорил о тебе, даже называл тебя мисс Джулией и спрашивал, как поживает Фред и как у него идут дела. Можешь себе представить, что к тому времени, когда он закончил свой рассказ, я уже не сомневался ни в чем из того, что он говорил. Я был совершенно убежден, что факты таковы, как он их изложил, что его мать работала у вас, а сам он был эшвиллским нкгором. В его речи и манерах было мало от южного негра, он был тем, кого на Юге называют «образованным негром», и, желая узнать, как он стал таким, я спросил его, чем он занимается и как долго живет на Севере. Он сказал, что он музыкант и что получил образование в музыкальной консерватории Новой Англии, а поскольку я слышал, как он упоминал не только свою мать, но и сестру, которая вместе с ним владела этим имуществом, душеприказчиками которого должны были стать вы с Мейбл, мне как-то сразу пришло в голову, что этот образованный енот – брат Миртис, маленькой девочки, которая работала у Мейбл в Эшвилле. Я спросил его: «У вас есть сестра по имени Миртис?» – и он тут же, без малейших колебаний, ухмыльнулся и ответил: «Точно. Теперь вы поняли. Миртис – моя сестра». Конечно, я полагаю, что вложил слова в его уста, но он был таким ловким мастером, что в его ответе не было ни малейшей неуклюжести или колебания. После этого я был уверен, что расположил его к себе, и меня действительно несколько тронула мысль о том, что он настолько высокого мнения о нашей семье, что пришел повидаться со мной.

Затем я спросил его, как он поживает и все ли у него хорошо. Он выглядел очень грустным и сказал, что в последние год-два дела у него шли очень плохо. Затем он сделал паузу и через мгновение тихо заметил, что накануне его выпустили из тюрьмы Синг-Синг. Я спросил его, что же он такого сделал, что угодил в тюрьму, и он ответил, что год и четыре месяца назад он ехал на машине по Площади Колумба в Нью-Йорке и сбил человека, который умер от полученных травм через девять дней. Браун сказал, что машина, на которой он ехал, была не его собственная, у него была машина, которую угнал другой негр и уехал на юг.

Браун заявил, что на момент аварии у него не было водительских прав и что, хотя авария произошла не по его вине, а пострадавший мужчина в письменном заявлении незадолго до смерти снял с него вину, он, тем не менее, был приговорен к отбыванию срока от двух с половиной до пяти лет в тюрьме Синг-Синг. По его словам, приговор был смягчен, и накануне он был досрочно освобожден за примерное поведение, отбыв один год и четыре месяца. По словам Брауна, в то время, когда произошел несчастный случай, он добился больших успехов в своей профессии музыканта. По его словам, он руководил негритянским оркестром и заработал себе репутацию исполнителя негритянских духовных гимнов и других видов негритянской музыки. Когда произошел несчастный случай, он сказал, что ехал выполнять поручение в доме богатой женщины в Тукседо-Парк, Нью-Йорк, за которое должен был получить 125 долларов. Кроме того, он утверждает, что на момент ареста у него было тринадцать сотен долларов в банке и что, когда его доставили в суд, к нему подошел еврейский адвокат по имени Розенберг и предложил защищать его за 300