При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

человека затащить его добром в колхоз! Кто из них добровольно вступил бы в колхозную артель, отдав свою машину, мотоцикл, пару коров, целое стадо овец?! А мы ведь попервоначалу даже последнюю курицу отдавали, не жалели!.. Иль нынешних пенсионеров нельзя назвать вчерашними героями? Нас с тобой? А?

Вот язык у человека, вот голова какая! И хоть рядом прожили все годы, вместе, в одно время состарились – куда ей до него! Она вон забывает теперь, что и утром-то ела, где уж разума на другое хватит…

Галикай – вдовец, старуха его давно преставилась, и разве только они одни в деревне такие одиночки? Ого сколько!.. Но если хорошенько поговорить, может, Галикай и пришёл бы к ней заменить доску в полу и, может, денег не попросил бы, да только не хочет Бибинур никому кланяться, одалживаться. Не в её это правилах.

Она вытащила с матицы девятнадцать рублей и, зажав их в кулаке, снова побежала в магазин, да так прытко, что не скажешь – ночь без сна провела… Намерения уже твёрдые были: купить новую нижнюю рубашку! Было бы неплохо приобрести недорогой ситец и сшить пару-другую штанов, но только давно уже нет у Бибинур швейной машины. В тот же год, что и с самоваром, рассталась с ней…

Хоть и выгадывала такое время – пораньше, чтоб народу не было, однако, придя в магазин, натолкнулась на женщин. Две из них были не такие уж вредные, не стали бы они ей чем-нибудь досаждать, третья же, которая, навалившись телом на прилавок, болтала с продавщицей Асмабикэ, была её, Бибинур, единоутробная сестрица Зухрабану…

А Бибинур совсем не хотелось видеть свою единоутробную! Особенно сегодня.

Зухрабану тоже, видать, не соскучилась по сестрице и, едва заметив её, выпрямила стан, сморщила тонкие губы, и в глазах её вспыхнули злые огоньки.

А у продавщицы Асмабикэ её крошечный, с напёрсток, ротик, пристроившийся под маленьким – пуговкой – носиком, как бы даже затерявшимся среди жирных блинов щёк, – растянулся в улыбке; и все, кто был в магазине (а вошли ещё две-три женщины), уставились на близнецов с любопытством и жгучим интересом – в предвкушении бесплатного представления. Неторопливый, как течение Ташлыяр, разговор мгновенно прервался.

Бибинур, поглощённая своими мыслями, не заметила жадных выжидательных взглядов, да и на Зухрабану, которая при встречах не упускала случая затеять скандал, смотрела мельком. Взор её внезапно приковал к себе красный материал, большой штукой лежавший на полке. Вот от этого куска, значит, отрезали кумач, чтобы обить гроб Джихангира! Этим же кумачом украсили борта машины. Да, он, он… Теперь от этой штуки ещё кто-нибудь попросит отрезать, и на сей раз уже не для того, чтобы обуть гроб, а для всякой всячины, например себе на головной платок. Лишь подшей, подруби края – и повязывайся… А парни, посмотрев на красавицу в алом платке, скажут ей: «Ах, милашка, сама румяна, и платок под стать!» А кумач-то из того самого куска, из того… Для Джихангира брали…

Бибинур даже не взглянула на то место, где пёстро висели нижние рубашки, не слышала, как прыскали от смеха в ожидании возможного «спектакля» присутствующие – она застыла, уставившись на красный материал, комкая в неожиданно вспотевшем кулаке свои девятнадцать рублей. Всё враз забылось, вылетело из памяти; и прогнившая половица, и приведшая её в магазин забота.

Только через некоторое время, очнувшись, она удивлённо посмотрела на окружающих, что-то прочитала на их лицах. Смеётесь? Забавы ждёте? Да, действительно она, Бибинур, заглядывает в магазин чаще, чем нужно, ей просто нравится сюда заходить. И куда ещё податься одинокой старухе?! Где ей искать утехи?… Здесь всегда людно, здесь услышишь все аксыргаковские новости.

Обычно она входила в магазин робко; войдёт и перекинется двумя-тремя малозначащими словами с Асмабикэ, а то и подольстится к ней: «Никак ещё больше похорошела?!» Это чтоб задобрить продавщицу. И поскольку прошла она вдоль деревни, то по пути маломальские новости к ней тоже пристали – и после расспросов о житье-бытье она их неторопливо выложит собравшимся. Поделившись же своими новостями с магазинными завсегдатаями, потом сама с удовольствием слушает их. И всё получается ладно и складно… Одно только неудобство: нельзя же ходить в магазин только для обмена новостями, и если не хочешь уронить свой авторитет – нужно ещё находить какой-нибудь веский предлог, чтобы ежедневно появляться тут, среди других. Всякий раз должна быть своя причина, зачем заглянула в магазин… И ради этого на какие только манипуляции не пускается бабушка Бибинур.

«Чай не привезли?» – спрашивает она и подолгу выясняет, когда же теперь поедут за товаром. Раза два в неделю она долго, придирчиво выбирает материал себе на платье. Вначале хватается за дорогие ткани, двумя руками сильно мнёт крепдешин, шёлковые отрезы, сгибает их, разглаживает, подносит ближе к окну, разглядывает на солнечном свету, нюхает, пробует даже на зуб. Асмабикэ, которая поначалу спокойно наблюдает за этим, как только материал начинает трещать на зубах Бибинур, проникается жалостью к своему товару. «Ты бы ещё попробовала изо всей силы рвать», – досадливо роняет она. «Не говори так, Асмабикэ, – возражает Бибинур, продолжая испытывать ткань на прочность, – надо с толком разобраться, знать, что покупаешь…» Потом же, заявив, что материал не подходит по цвету или по каким-либо другим признакам, возвращает его. И довольна остаётся: все видели – хотела купить, но нет подходящего товара…

Однако Асмабикэ тоже знает подход к бабушке Бибинур. Откуда-то из-под прилавка вытаскивает она исключительно хороший недорогой ситец – с синим горохом по зелёному полю. Старухи умирают по такому платью! И глаза Бибинур тоже загораются желанием, на лице её взволнованность, и всё же она не сдаётся. «Этот ситец твой для молодых, как сама ты, Асмабикэ, или для девочек. В таком на улицу выйдешь – куры старуху засмеют! Вот без горошка был бы, однотонный!»

Асмабикэ же, чисто безжалостная собака какая, нет чтобы пощадить старушку, мигом откуда-то из потайных уголков своих полок вытягивает и кладёт перед Бибинур именно то, что та просила… Бабушка Бибинур меняется в лице, начинает растерянно топтаться на месте; она берёт в руки штуку этого ситца и долго качает её, будто проверяет на вес: тяжела ли, сколько потянет? В этом случае она не кусает, не нюхает, не мнёт материю, ведь тут даже на глаз можно определить достоинства прекрасного ситца… Хорош, хорош! И подержав-понянчив его долго, пока руки не устанут, Бибинур вытирает уголком ситца слезящиеся глаза и возвращает отрез Асмабикэ – и только голос выдаёт её волнение: «Есть на что посмотреть, платье красивое