Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

ушла в буфетную чай пить. Там было душно и дымно; длинный стол, весь уставленный налитыми стаканами чая, с блюдечками, на которых лежали кусочки лимона, со скатертью, залитой чаем и усыпанной крошками хлеба, был весь уже занят. Двое наших курсисток разливали чай. Я нашла себе место на стуле у стенки и уселась со стаканом чая в руках; рядом со мной на диване сидел студент с некрасивым лицом, в очках. Я решила поговорить с ним, – пока пью чай, и спросила, что было в начале, так как я пришла уже поздно. Он усмехнулся. – «Говорили…» – «Кто, о чем?» – «Да, право, не знаю… ведь, вы думаете, все знают из тех, кто там в зале, о чем говорят? Ведь не слышно, да и не стоит слушать…» – отвечал он лениво. – «Зачем же вы здесь?» – спросила я. – «А я сам не знаю… Вот пришел так же, как и другие». – «Очень жаль, если вы так относитесь к своему университетскому празднику», – не вытерпела я. – «Что ж делать? Этак, пожалуй, и в университет ходить – заниматься…» – «Да, конечно, а то что же больше делать?» – «Ну, уж этого – нет. Видите, я – юрист третьего курса, и ничего не делаю, так-таки вот вам в глаза смотрю и прямо говорю: ничего не делаю… Вы думаете, в университете занимаются? Да ничуть не бывало! Знайте, что таких, как я, – большинство».

Это было сказано спокойным до бесстыдства тоном, переходившим почти в наглость. Что руководило им говорить такую тираду, смотря на меня тупо-спокойно и в то же время самодовольно: «Что, мол, не ожидала, барышня, какую я тебе пилюлю преподнесу»? Я не доставила ему этого удовольствия и не удивилась, а только заметила ему, что нельзя же обо всех судить по себе, если он не занимается и знает (предположим даже цифру невозможную) около трехсот студентов таких же, – все же сказать этого о трех тысячах он не имеет никакого права.

Студент упрямо покачал головой: «Говорите! я уж лучше вас знаю». – «Зачем же вы поступали в университет?» – «Как зачем? Для диплома… А вы, должно быть, идеалистка: учитесь из глупой любви к знанию?» – «Во всяком случае, не для диплома, так как курсы не дают пока никаких прав». – «Ишь вы какая… значит, учитесь из любви к знанию. И занимаетесь?» – продолжал он расспрашивать меня, и в его ленивом тоне прозвучала нотка любопытства.

Но мне разговор с подобным «экземпляром» студента уж надоел. Если он хотел порисоваться предо мною – он не достиг цели: и истина о подобном отношении к науке, и такие мнения не были для меня новостью… Ново было только то, что на этот раз я сама слышала их и от студента же, и на празднике. Чтобы покончить, я ответила неопределенно на его последний вопрос: «Да, приходится…» – «Чем же вы преимущественно интересуетесь?» – приставал он. – «Психологией», – одномерно отвечала я. – «Кто у вас читает ее?» – «Введенский». – «Интересно?» – «Очень интересно (я торопилась допить свой чай); в особенности книга им рекомендуется в качестве пособия…» – «Какая же? скажите?» – «Вам-то, во всяком случае, это неинтересно знать…» – И, несмотря на дальнейшие приставания, он так и не узнал имени автора. Я поторопилась уйти поскорее и, выходя из комнаты, вздохнула облегченно, – точно избавилась от тяжкого кошмара…

В зале по-прежнему толпилась масса народа.

Ярославль, 15 августа

Сегодня мне исполнилось 23 года; из них лишь два года я живу иною жизнью, и всегда мне стыдно, больно и жалко предыдущих лет, проведенных без дела, без сознательной живой жизни, среди постоянных нравственных мучений. Да! жизнь нельзя проводить в «ожидании», ее нельзя тратить даром – ошибка скажется рано или поздно.

Господи! прости мне! дай мне настолько силы и здоровья, чтобы в будущем загладить прошлую бесполезную жизнь – другою, исполненною сознательного долга по отношению к ближним! Здесь, на земле, ничтожны радости, действительно одно страдание… Я не хочу долгой жизни. Нет; и я прошу у Тебя ее лишь для того, чтобы я могла умереть с сознанием, что хоть что-нибудь сделала для других, значит не была совсем бесполезным существом…

Подумать, что через какие-либо сто лет – и от нас не останется ничего, кроме черепа… все наши страдания, горести, страсти, которыми мы так одушевлены теперь, – куда денутся они? Все проходит в этом мире, – «суета сует и всяческая суета».

Есть одно утешительное, что дает силу для жизни и поддержку в борьбе в этом мире: любовь к людям. Великая сила – братская любовь! Она выше, она чище любви супружеской, так как основа ее бескорыстна вполне; мы любим брата не потому, чтобы он привлекал нас тем влечением, которому следуют женихи и невесты, а просто потому, что он такое же существо, как мы, – тоже пришедшее в мир не по собственному желанию и страдающее не менее нас.

Люди! если б вы могли понять всю великую истину братской любви – не было бы ни войн, ни революций, ни угнетателей, ни угнетаемых, ни богатых, ни нищих – словом, не было бы тех социальных бедствий, которые вызывают вышеуказанные потрясения, а природное неравенство сглаживалось бы самоотвержением более сильных в пользу слабых. Тогда настало бы истинное Царство Божие на земле.

Но велика власть зла: невидимые семена эгоизма сеются всюду щедрою рукою и дают пышные всходы: каждый заботится только о себе, и из этого-то себялюбия проистекают те великие общественные бедствия, с которыми так борется теперь наука: социология, политическая экономия, всевозможные «права» – все в ходу… Слишком даже много научных изысканий делается для доказательства великой и простой истины, всем давно известной, но которая не входит в нравственное образование человечества. Разрабатывать эту истину вполне научно – целесообразно, но доказывать ее цифрами и главами – дело пустое и бесполезное.

Да! жалка и пуста жизнь, не озаренная яркою сознательною любовью и состраданием к людям. А между тем как трудно бывает воспитать в себе снисходительность, особенно при характере живом и нервном. Сегодня мне пришлось испытать всю чарующую прелесть этой любви: я была у о. Александра, и час, проведенный вместе с ним, подействовал на меня неотразимо: как будто обновленная я вышла от него, ободренная для жизни. А все почему? Разве этот человек творит чудеса? – Нет, но в его словах, в его обращении со мною было столько доброты, любви и ласки, что все это вместе положительно магически действует на меня: душа вдруг обновляется, очищается, и я улыбаюсь, как дитя, чувствуя себя выше и лучше. Я редко, почти никогда не видала такого к себе отношения; меня или не понимают, или осуждают, или просто хорошо ко