Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

окруженным восьмидесятитысячным войском шаньюя. Оружие и стрелы были на исходе, более половины воинов пало, а сюнну потеряли ранеными более десяти тысяч. То отступая, то вновь бросаясь в бой, отряд продержался восемь дней. В ста ли от Цзяньяня он был остановлен сюнну на узком пространстве. У Лина кончился провиант, и не было никакой надежды спасти солдат. Враги теснили их все ожесточеннее, призывая Лина сдаться. «С какими глазами я извещу об этом трон!» – воскликнул Лин.

Он сдался сюнну. Остатки его пятитысячного отряда вернулись в Хань – немногим более четырехсот человек. Шаньюй, заполучив Лина, зная его славную семью, отдал в жены Лину свою дочь, почитал и ценил его. Хани, прослышав об этом, казнили мать, жену и детей Ли Лина.

С этого времени слава рода Ли угасла. Люди, которые служили прежде воинам и мужам из Лунси[651], стыдились вспоминать об этом.

Я, придворный историограф, так скажу:

В преданиях передают: «Кто честен и прям, тому приказывать не надо; кто с честью не знаком, тому приказывать нет пользы». Это о командующем Ли сказано. Я смотрю на это так: командующий Ли был чистосердечен, как бывают чистосердечны простые люди; он не умел говорить цветисто; когда же наступил час его смерти, в Поднебесной безмерно скорбели о нем – знавшие его и не знавшие. Он был честен и прямодушен, простые воины и дафу верили ему. Есть пословица: «Персик и слива не умеют говорить[652], но к ним не зарастает тропа». В этих коротких словах заключен большой смысл.

Жанрово-стилистические истоки «Жизнеописаний» Сыма Цяня[653]

«Жизнеописания» – это часть большого произведения под названием «Исторические записки», автором которого был Сыма Цянь (около 145–90 гг. до н. э.). В соответствии с собственным мировоззрением и требованиями времени Сыма Цянь, создавая свой труд, стремился к универсализму и монументальности и достиг того и другого в полной мере. Сочинение обнимает огромный исторический период (от самых древних времен до современных автору событий), опирается на великое множество разнообразных источников (от мифов и преданий до архивных документов и лирических поэм), описывает в хронологической последовательности события жизни целых царств, династий, аристократических родов, отдельных лиц и соседних народов. Значение этого произведения для дальнейшего развития историографии в Китае и на всем Дальнем Востоке чрезвычайно велико. В Китае оно послужило образцом для всех последующих так называемых династийных историй, которых за девятнадцать веков насчитывается двадцать четыре. Но «Исторические записки» Сыма Цяня не менее знамениты и другим – тем влиянием, которое они оказали на становление повествовательной литературы в Китае, а опосредованно – во всем дальневосточном регионе. Раздел «Жизнеописания» в этом смысле представляет особый интерес, поскольку в нем впервые в истории китайской литературы предметом специального внимания оказывается отдельная личность (не считая, впрочем, очень важного прецедента – творчества поэта Цюй Юаня, о котором речь пойдет ниже). Художественные приемы жизнеописания – описания жизни, отработанные здесь, стали каноном для средневековой, а в некотором смысле и вообще всей китайской прозы вплоть до ХХ в. и создали ту специфичную поэтику, без понимания которой для европейца многое остается закрытым в китайской прозе.

Как ни странно, при наличии сравнительно большого количества исследований, посвященных «Историческим запискам», литературными достоинствами их занимались мало и не специально, а по ходу изучения их историографических особенностей либо в связи с переводом. Поэтому, несмотря на важные констатации, верные подходы к отдельным темам, остроумные замечания, проблема жанровой природы «Исторических записок» в целом и «Жизнеописаний» в частности остается нерешенной. Все еще не ясно, что собой представлял вновь созданный жанр «жизнеописания», так много определивший в судьбах китайской литературы. Конечно, в статье нет возможности ответить на этот сложнейший вопрос сколько-нибудь полно, но попробуем подойти к этой задаче несколько с иной стороны, чем это делалось до сих пор.

Первое впечатление, которое производят «Исторические записки» на неискушенного читателя, это ощущение громады материала, вмещенной в стройные композиционные конструкции, делающие весь объем сравнительно легко воспринимаемым. Однако эта внешняя простота и ясность построения на поверку оказывается очень трудной для анализа. Делались неоднократные попытки «разобрать» эту конструкцию, однако в основном они приводили к довольно произвольному перечню используемых автором приемов организации материала без внимания к тому факту, что отдельные части этого произведения являются элементами сложной художественной системы[654].

Среди работ русских синологов наиболее крупным исследованием остается монография Ю.Л. Кроля «Сыма Цянь – историк»[655]. Поскольку в ней достаточно полно учтен и европейский, и китайский опыт изучения Сыма Цяня до 1970-х годов, а больших новостей в науке за последние годы в интересующем нас аспекте не произошло[656], то остановимся на ней.

Как показывает название книги, автор не претендует на специально литературоведческий анализ «Исторических записок», тем не менее в работе уделено этой теме два десятка страниц[657]. Характеризуя способы и принципы организации материала, используемые Сыма Цянем, Ю.Л. Кроль выделяет несколько главных. Первым он совершенно справедливо называет хронологический («временной») принцип, поскольку «Исторические записки», конечно, прежде всего хроника. Затем отмечается принцип «иерархический», когда материал выстраивается в порядке, соответствующем представлению автора о важности описываемых предметов. На уровне всего произведения это реализуется таким образом, что раздел «Основные анналы», посвященный истории царских родов, открывает «Исторические записки»; раздел «Наследственные дома», т. е. история аристократических родов, помещен в середину, а «Жизнеописания», повествующие, как было сказано, об отдельных людях, – в конце.

Следующий способ, который выделяет Ю.Л. Кроль, «тематическое нанизывание». Его особенности исследователем не очень ясно сформулированы, но общий смысл заключается в том, что в некоторых случаях не улавливается ни хронологическая, ни «иерархическая» обусловленность введения того или иного материала или той или другой его последовательности, но все же просматривается связь «по какому-либо общему признаку», например по признаку «контрастного сопоставления». «Так,– пишет ЮЛ. Кроль,– фигуры Сян Юя и Гао-цзу… явно контрастируют друг с другом: первый изображен как воплощение насилия, отваги и коварства, другой – как олицетворение гуманности, мудрости и справедливости»[658]. Наконец, перечислив еще ряд возможных способов упорядочивания пестрого материала, Ю.Л. Кроль обращается к мотивировкам мировоззренческого плана. «Понять, что такое биография у Сыма Цяня,– пишет он,– можно, только обратившись к мировоззрению первого китайского историка-биографа. В интересующем нас аспекте это мировоззрение было определено конфуцианством…»[659]. Заявив о своей солидарности с Д. Туичетом, Ю.Л. Кроль утверждает, что превалирующим над всеми подходами у Сыма Цяня является подход «функциональный»: «человек изображается с точки зрения выполнения им определенных социальных функций… материал подбирается лишь для иллюстрации того, как человек выполняет (или не выполняет) нормы