Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

вредной непомерной еды острых и изысканных блюд. Целинова, видимо, узнала о диагнозе врачей, услыхала слово «отравление» и скомбинировала «умышленное отравление» Кундури. Для меня было ясно, что Целинова знакома с кем-либо из домашних Кундури, быть может, с кем-либо из многочисленной прислуги в доме, и от них узнала о дурных отношениях семьи Кундури с Елизаветой Ивановной и девицей Скордиа. Высказать все это Кундури я не мог — он перенес тяжкую болезнь и далеко еще не поправился. «Лечение» не осталось секретом. Врачи узнали вскоре, что Целинова дала Кундури сильное слабительное, и только могучий организм и здоровое сердце Кундури могли выдержать «лошадиную порцию». Целинова удачно рискнула!

Елизавета Ивановна — баба неважная, но, конечно, не могло быть речи о том, что она отравила покойную жену Кушнарева и Скордиа. Более пятнадцати лет Елизавета Ивановна жила в доме Кушнарева при жизни жены его и отдалась воспитанию девочек. Нелепо и возмутительно было обвинение Елизаветы Ивановны в медленном отравлении Кундури.

Я решительно не знал, как быть. Ясно мне было, что недалекий умственно Кундури «уверовал» в Целинову, почему необходимо было как-нибудь убедить Елизавету Ивановну оставить дом, который ей не нужен, во избежание могущего разразиться небывалого скандала. Я предложил дать мне для ознакомления духовное завещание и чтобы Кундури, его домашние и особенно Целинова прекратили распространять слухи об отравлении.

— Вам, — сказал я, — нужен покой, и вы должны считаться с тем, что прокурор и следователь не могут основать какое-либо обвинение на основании гадания и диагноза гадалки-знахарки. Если хотите, чтобы я помог вам чем-либо, то дайте мне время разобраться в содержании духовного завещания.

Распрощались.

Духовное завещание, на мой взгляд, давало основание к некоторому спору по вопросу о праве пожизненного пользования Елизаветы Ивановны всем первым этажом дома. В соответствующем пункте духовного завещания сказано:

— Ей же (Елизавете Ивановне) предоставляю право пожизненного пользования помещением, которым она пользовалась всегда при моей жизни.

Покойный имел свой кабинет с отдельной приемной, у него также была отдельная спальня. Если зал, гостиная и столовая были общие, то возникал вопрос — не вправе ли собственница дома, жена Кундури, также пользоваться этими комнатами совместно с Елизаветой Ивановной. Была еще комната личного лакея Кушнарева. Личных своих комнат Кушнарев не завещал. Слепить кое-как неприятный иск к Елизавете Ивановне стало, таким образом, возможным, но я не хотел вмешаться в эту историю в суде и решил ограничиться письменным заключением.

Случай помог. Барышня Скордиа приехала в Ростов, узнала о «подозрениях» Кундури, причем ей передали (очевидно, прислуга), что я уже поехал к прокурору и что выроют из могилы ее отца для освидетельствования. Барышня написала за границу Елизавете Ивановне, которая приехала в Москву. Пригласили присяжного поверенного А. З. Городисского, который съездил в Москву, предварительно побывав у меня и узнав от меня о положении дела.

Был я у Кундури, прочел ему мое заключение и посоветовал ничего не делать до возвращения Городисского из Москвы. Согласился. Присяжный поверенный Городисский получил полную доверенность от Елизаветы Ивановны. Начались большие разговоры, которые закончились соглашением: Елизавета Ивановна оставляет квартиру в доме и за это получает небольшую квартиру в другом доме. Вопрос об уголовном преследовании пал.

Кундури выздоровел и поехал за границу на отдых и укрепление. Светило науки разъяснил Кундури причину его болезни и что знахарка могла отправить его на тот свет, но Кундури твердо верил в искусство Целиновой.

Больше не встречал ее.

Прокофий Иванович Меснянкин

Я уже упомянул, что имел большое удовольствие познакомиться с Ф. Н. Плевако и совместно с ним выступать по некоторым делам. Дело Максименко[369], дело Мочалина, дело администрации Переселенкова[370], раздел наследников Мамаджановых[371]. В последних двух делах я участвовал по приглашению Федора Никифоровича.

Весной 1902 года я получил телеграмму:

— Убедительно прошу вас заменить меня по делу Меснянкина. Решительно не могу приехать. Телеграфировал Меснянкину. Привет. Плевако.

На следующий день ко мне приехал молодой человек представительной наружности, хорошо одетый, приятный на вид, отрекомендовался Иваном Прокофьевичем Меснянкиным, добавив с улыбкой:

— Сын тяжкого преступника П. И. Меснянкина. Задумали мы беспокоить Федора Никифоровича, но известил, что приехать никак не может и рекомендует вас. Наша семья вас знает, вы часто бываете в Ставрополе, но дело отца подло затеяно, и мы думали, что крупное имя Плевако образумит образовавшуюся против отца компанию, хотя должен вам сказать, что лично я считал, что не испугает нашего помпадура и Плевако. Очень прошу вас принять защиту, а дело вы узнаете из этого производства.

Я знал, что Прокофий Меснянкин — один из богатейших людей Ставропольской губернии, владелец больших имений, крупнейшего овцеводства, дома в Ставрополе и Армавире. Бывший крестьянин, Меснянкин нажил состояние благодаря недюжинному уму и большой энергии. Сыновья и дочери получили образование. Старик уже был на покое, орудовали делами сыновья, возглавляемые Иваном Прокофьевичем (старший сын). А дело, по которому ко мне обратились, было совершенно нелепое, смехотворное, отдавало дореформенным судом и могло возникнуть только у земских начальников, тогда уже властвовавших в Ставропольской губернии[372]. Сущность дела такова.

В одной из экономий Меснянкина уволенный рабочий остался недоволен расчетом, так как, по его мнению, 13 рублей 75 копеек ему неправильно зачли, почему он предъявил иск к управляющему имением, требуя 13 рублей 75 копеек. Земский начальник нашел, что ответчиком должен быть не управляющий, а владелец имения Меснянкин, которому послал повестку. В заседание явился частный поверенный от имени Меснянкина. Этот поверенный много лет ведет дела Меснянкина. Сам Меснянкин, конечно, представления не имел об этом ничтожном деле и не знал об иске. Контора получила повестку и отдала адвокату, о чем просил управляющий имением. Рабочий сам явился к земскому. В первом заседании земский нашел, что дело не гражданское, а уголовное, и формулировал обвинение как обман в расчете платежа, почему слушание отложил для вызова в качестве подсудимого Прокофия Меснянкина. Разъяснили старику, что он обязан явиться лично. Явился. Рабочий просил присудить ему 13 рублей 75 копеек с управляющего такого-то, ибо этого человека (Меснянкина) не знает, с ним не рядился, от него и раньше денег не получал, а всегда считался с другим, с управляющим. Допрошенный управляющий показал, что Меснянкин лет десять не бывал в этой экономии, что все расчеты ведет он и каждые шесть месяцев дает отчет главной конторе, что истец взял товар из лавки при экономии и ставит произвольные цены — те цены, которые были в прошлом году, и что расписок у неграмотных рабочих не берут, ибо надо посылать их свидетельствовать подписи в волость. Меснянкин заявил, что до вчерашнего дня и не подозревал, что существует такое