Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

дело, и касательства к нему не имеет, не обманывал при расчете, ибо не считался с ним, да и вообще обмана не могло быть, а может быть только недоразумение. Защитник, вполне толковый, как видно из объяснений, занесенных в протокол, доказывал, что Меснянкин не может быть обвиняемым, если даже управляющий намеревался злоупотребить, тем более что в данном деле имеется спор гражданский о стоимости взятого товара. Но земский признал виновником Меснянкина, отвечающего за действия своего управляющего, отверг проверку спора о цене на товар, нашел, что имеет право преследовать Меснянкина в уголовном порядке, так как он, земский, убедился в обмане, «хотя и незаконченном». А потому приговорил Меснянкина к тюремному заключению на месяц. На этот приговор защитник принес прекрасно мотивированный обстоятельный отзыв в съезд земских начальников в селении Медвежье Ставропольской губернии.

Прочитав все производство, я невольно улыбнулся и сказал:

— По такому делу вы нашли нужным пригласить Федора Никифоровича? Считаю, что этот нелепый приговор будет отменен на основании поданной жалобы и совершенно беспокоиться не о чем.

— Да, — сказал Иван Прокофьевич, — Федор Никифорович то же самое сказал, а когда я его познакомил с положением дела, то он призадумался и нашел, что все же не допускает такого насилия и такого невежества даже «в медвежьих углах» со стороны земских начальников.

И поведал мне Иван Прокофьевич опасения семьи.

— Ставропольский губернатор Никифораки в неладах с нашим стариком. Началась история по какому-то общественному благотворительному делу. Наш старик — человек гордый и справедливый, не уступил губернатору, наговорил ему кислых слов, и разошлись. Ставрополь — город небольшой, интересы местные небольшие, сплетни в большом ходу, и по поводу неладов с губернатором заговорили. Губернатору передали, будто мой отец после приговора земского начальника сказал:

— Сосунки губернаторские (земские начальники) прислуживаются. Пережил я таких губернаторов штук девять, переживу, Бог даст, и этого.

Не думаю, чтобы мой отец откровенничал с кем-либо в таком духе, но по городу пошла молва о сказанном, и земских начальников стали звать «сосунками». Боюсь, — закончил он, — что в съезде земских начальников создастся для отца неблагоприятный приговор, а потом вместо Сената попадем в губернское присутствие, где председательствует губернатор. Таково наше положение. Отец ко всей этой истории относится как будто безразлично, а мы, я и братья, бесконечно волнуемся!

Я предложил принять меры, чтобы дело было отложено, и тогда можно будет обеспечить приезд Плевако. Но Иван Прокофьевич сообщил, что отец обязан подпиской о невыезде, и если он скажется больным, то его освидетельствуют, могут арестовать и доставить в село Медвежье — так основательно полагает их постоянный поверенный. «Значит, — решил я, — надо ехать».

Но все же я спросил, почему не приглашают местного присяжного поверенного, который, быть может, воздействует на земского начальника.

— Прежде чем ехать к вам, мы спросили присяжных поверенных Островского и Маслова, но оба они рекомендовали обратиться к вам и следовать совету Плевако.

Уговорились. Дело слушалось через четыре или пять дней. Задача предстояла неприятная, хотя все же не предполагал, чтобы последовало обвинение при явном отсутствии малейшего признака преступления и совершенной неосновательности привлечения Меснянкина. Курьезно было само постановление земского начальника: рабочий не обвиняет в обмане, не отрицает получения и покупки в лавке необходимых вещей в течение шести месяцев, но спорит против требуемой управляющим цены за этот товар, находя таковую высокой, неправильной. Земский начальник нашел «обман в расчете платежа», учиненный в интересах Меснянкина. Не угодно ли бороться против явного абсурда у земских начальников, если губернатор действительно желает унизить старика Меснянкина?

Поехал я в Ставрополь, откуда до села Медвежье езда лошадьми часа два. Встретил меня Иван Прокофьевич, настоял, чтобы остановился «в большом доме», где живет старик и где найду вполне удобную обстановку. Дом оказался старинный. Всюду большие иконы, а в зале, видимо, редко посещаемой, целый иконостас. Старик Прокофий Иванович — типичный крестьянин весьма представительной и приятной наружности, человек за шестьдесят лет, седая окладистая борода и большие серые умные глаза, одет по старинке, говорит и держится с достоинством, как подобает богатею. Познакомились.

— Ну вот, навалились на меня земские, и не пойму, чего хотят и за что сажают в тюрьму. Выходит, что ежели у нас человек пятьсот рабочих и только с двенадцатью приказчики засудятся, то мне из тюрьмы годами не выходить, ежели не приказать уплачивать каждому, сколько потребует. Думка у меня была, как нас освободить от «господ», что свободны и обеспечены судом правым, а пришлось дожить до поворота к прежнему. Ну да милостив Бог, авось свинья не съест. Покорно прошу сделать все необходимое. Еще увязался в это дело знаменитый жулик Кулябко[373], приходил к нашему доверенному, предлагал уплатить ему 5000 рублей, и он, как поверенный этого самого рабочего, все обладит и меня освободит. Никифорака[374] (губернатор) может радоваться — в его губернии и Кулябки заговорили как прежние приказные.

Сказано все было спокойно.

Был у меня частный поверенный (фамилию забыл), который вел дело у земского и принес отзыв в съезд. По его словам, впутавшийся в дело Кулябко-Корецкий — большой проходимец и негодяй. Он недавно появился в Ставрополе, занялся подпольно адвокатурой, создает вымышленные обвинения, и ему удается терроризировать некоторых обывателей. Он разыскал рабочего и вошел с ним в соглашение, суля ему много денег, которые получит с Меснянкина. По словам поверенного, земский начальник, обвинивший Меснянкина, — бывший чиновник особых поручений при губернаторе, и Никифораки, несомненно, влезет в дело.

Мерой пресечения земский начальник избрал подписку о невыезде, но я предложил взять с собой на всякий случай пару тысяч рублей, чтобы в селении не остаться без денег, если съезд осудит и потребует залог. Не без волнения поехали, хотя внешне старик держался спокойно и даже подшучивал над сыном, который нервничал.

Хорошее было утро! Весна. Окрестности Ставрополя красивы, дорога накатанная, экипаж прекрасный, лошади мчали широкой рысью. Докатили и отправились в съезд. Слух о приезде на защиту Плевако привлек в съезд местный чиновный люд, и нам сказали, что губернатор будет в съезде. Разочаровались!

Я рассмотрел подлинное дело и убедился, что земский начальник малограмотен и без юридического образования. Постоянный поверенный Меснянкина приехал с нами. Он сообщил, что губернатор будет в Медвежьем проездом в Ставрополь и с земскими начальниками назначен завтрак.

Открыли заседание. Не было порядка, к которому мы привыкли в съезде мировых судей. Земские начальники не руководились указаниями Сената, выработанными в течение многих лет, и в первом же рассмотренном деле я усмотрел грубое нарушение Устава уголовного судопроизводства.

В половине двенадцатого объявили о слушании дела Меснянкина. В зал вошел поверенный рабочего Кулябко-Корецкий, держась за плечо девицы. Оказалось, что он плохо видит,