Дитя чумного края - Натали Абражевич

С ответом она не нашлась, и потому лишь пялилась через костер. Не знала, верить ли, но злилась: снизошел ведь и до похвалы!

— Похоже, что ты наконец-то поняла, — заметил он, не пряча удовлетворения.

Йер прожигала его взглядом еще сколько-то, гадая, издевается ли он или попросту не понимает, до чего все это отвратительно. В итоге просто поднялась. Как ни противно было признавать, он прав: это вопрос всеобщей безопасности.

— А знаешь, в чем твой главный недостаток? — бросил он ей вслед, не пряча смеха в голосе. — Ты слишком уж разумная, не станешь делать глупости назло.

Йер замерла и оглянулась.

— Знаешь, в чем твой недостаток? Ты с каких-то херов взял, что знаешь меня, как себя.

* * *

— Л-ля, почти доехали!

— Ага, последний раз ночуем в этом хрючеве!

— Как будто лагерное хрючево хоть чем-то лучше.

— Нет, но там хоть веселее. Вон, как было с тем наемником, кто насмерть перепил всех остальных.

Серые плащи переговаривались, пока весь обоз вставал на заключительный привал — к обеду следующего дня уже должны были прибыть.

Под их возню и болтовню украдкой разминающий зад Йергерт обводил стоянку взглядом: совсем молодые серые плащи, еще не отрастившие усы, успели отойти от первого сражения, вели себя теперь смелее, подражали старшим и старались не показывать, как просыпаются порой из-за кошмаров; чародейки были им под стать, хотя и в основном постарше. Это были не воительницы, закаленные и больше не похожие на женщин, к каким он привык за эти годы, это были де́вицы, что выросли в отцовских замках и привыкли может и не к роскоши, но точно уж к удобствам.

Йергерт сомневался, что из всех них выйдет толк. И в половину не поверил бы.

А ко всему не мог не думать, что раз этот молодняк сюда пригнали, то в самом Лиессе не осталось почти никого. И, значит, на войне все много хуже, чем он мог предполагать.

Порою старшие болтали, что их поколение — пропащее. Доучивались, когда в замках уже не осталось старших братьев, чтобы наставлять, и в те года, в какие полагалось матереть и набираться опыта, и девки, и мальчишки были предоставлены самим себе и кое-как мотались по округе. Получались дети-недоучки, что не повзрослели так, как нужно. И теперь всю эту мелюзгу забросили сюда. Одни помрут, вторые попросту сбегут, а третьи искалечатся душой и телом так, что страшно представлять, какими возвратятся. Из совсем немногих выйдет толк.

По крайней мере Йергерт мог гордиться, что сам — из последних. За два года заслужил не только уважение и право зваться рыцарем, но также двадцать человек таких же рыцарей что собирались перед ним, когда приказывали выступать. Ему нередко поручали в подчинение отряды, должные исполнить указание, какое не доверить прочим — как сейчас, когда его отправили встречать обоз, хоть и не одного.

Оглядывая новичков, он пробовал гадать, сколь многие добьются этого же спустя год-другой. Кто доживет хотя бы.

Взгляд упал на Йер. Она сидела с чародейками, как будто бы затянутая в общую возню, но держащаяся особняком — как делала всегда.

Он мог к ней как угодно относиться, но почти не сомневался: эта — выживет. Освоится, чего-нибудь добьется, сможет то, чего не смогут остальные. Уж хотя бы потому, что не росла холеной дочкой фогта, а трудилась и училась с детских лет побольше прочих; потому что никогда на самом деле его не боялась, что бы он ни делал, и всегда была упрямой сучьей дочерью, способной сцепить зубы и перетерпеть едва ни что угодно.

Только червоточина сомнения сидела: а не натворит ли она глупостей, не выйдет ли, что он зря думает о ней так хорошо?

Отчасти он боялся разочароваться. А отчасти беспокоился, что будет теперь с ней и с ним.

За годы он, казалось, позабыл дурную одержимость — в самом деле было, кого ненавидеть, было много девок, не было невыносимых рыжих глаз. И в эти дни в дороге он почувствовал, что будто задышал свободнее, увидев, что теперь не чувствует потребности искать ее внимания, что может даже позабыть ее за прочими делами.

Но что делать, если одержимость возвратится?

Впрочем, рассуждал он, завтра они прибывают в лагерь, где Йерсена затеряется среди толпы. Они то там, то тут наткнутся друг на друга пару раз, но в целом и не вспомнят без причины. Оставалось только пережить последние полдня дороги по противной топкой грязи — дальше тракт из жидкой двухколейки становился настоящей замощенной улицей, довольно дикой среди здешних топей. Сохранился, как болтали, со времен Войн Духов — в нынешние годы вряд ли кто-нибудь сумел бы проложить такое в проклятом краю, в каком иной раз на дорогу не посмотришь без того, чтобы засомневаться: точно ли дорога или же кулгринда? Шутка эта здесь уже набила всем оскомину, но невозможно было перестать, и потому из раза в раз все повторяли: “Ну, не бездорожье, а кулгринда!”.

— … кстати, я перед отъездом слышал, что чума случилась в этой здешней… как ее там…л-ля… Хвощо́вка, что ли? — продолжали серые плащи.

— Ага. Селяне, говорят, видали даже чумных баб тут по округе. Чую скоро принесут ее нам…

— Хватит языком трепать, — одернул Йергерт. — Меньше болтовни и больше дела.

Разговоры эти рыцарям велели пресекать, да только рыцари между собою то же обсуждали. Даже ставки делали: по осени зараза по ним вдарит или же дождется зимних холодов.

Сам Йергерт ставить не решался да и в целом не любил.

А в голове порой всплывали чуть расплывшиеся детские воспоминания о том, как все сидели в замке, а за ним пылал огнем Лиесс.

Рыжая колдунья, вечно режущая глаз нелепо яркими густыми волосами, подошла решительно и смело. Судя по тому, как мялись остальные в стороне, ее послали говорить за всех.

— Мы бы хотели помолиться Духам. Развести большой костер с венком просителя, собраться всеми. Завтра нас ждет жизнь, к какой мы не привыкли, и нам было бы спокойней попросить заступничества, наставления, пока на то есть время.

Йергерт по привычке поджал губы, посмотрел с сомнением. Прикинул, стоит ли здесь жечь большой костер, но рассудил, что в такой близости от лагеря хоругви из еретиков никто не сунется, а тварей пламя вероятней отпугнет.

Он бросил взгляд на Йотвана, небрежно поднявшего голову от миски, чуть пожал плечами.

— А и хер