Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

Там были всевозможные заведения для здоровья и хорошего самочувствия со спа-процедурами, дорогими инструкторами йоги и пилатеса, которые специально прилетали из Соединенных Штатов. Такие удобства были весьма кстати для Мортимера, у которого с возрастом начались боли в спине. В отличие от опозоренного юриста Говарда Юделла, который принимал ОксиКонтин, Мортимер не стал пользоваться семейным продуктом. Вместо этого он поддерживал себя с помощью специального массажа, акупунктуры и других альтернативных средств. По словам инструктора йоги, которого семья несколько раз брала с собой в Аманьяру, во время одного из посещений виллы у Мортимера случился настолько сильный приступ боли в спине, что Жаклин (которую слуги боялись до дрожи) приказала двум дворецким сопровождать ковылявшего по дому Мортимера, поддерживая его с обеих сторон, точно «костыли в человеческом обличье».

На каком-нибудь другом курорте это могло быть воспринято как требование, выходящее за рамки должностных обязанностей персонала. Но Аманьяра воплощала[1610] идею о том, что обслуживание богатого клиента не должно иметь никаких практических ограничений. В гармонии с азиатской темой всего курорта обслуживающий персонал по большей части был набран не из местного населения и даже не с соседних островов. Почти половина служащих были филиппинцами. Если песок на пляже под полуденным солнцем становился слишком горячим, служащие опрыскивали его водой, чтобы гости могли ходить по нему сколько угодно, не боясь обжечь стопы. Острова отделяла от Гаити всего пара сотен миль водного пространства, и случалось, что мигранты, отчаянно жаждавшие бежать из этой страны, набивались в утлые суденышки и правили в сторону Теркса. Время от времени на берег выносило мертвое тело какого-нибудь несчастного, не пережившего опасное путешествие, с полными легкими воды. Но служащих курорта инструктировали зорко отслеживать такого рода неприятности, и когда ночью на пляж море выбрасывало трупы, собирали весь персонал[1611], чтобы все следы подобных происшествий были удалены с песка до того, как наутро проснутся постояльцы.

Банально, но факт: на детях гениев природа отдыхает. Так и в любой семейной династии, стяжавшей огромное богатство, второе поколение часто оказывается менее ярким, чем первое. Но именно эта мысль часто посещала тех, кому по социальным или профессиональным причинам представлялся случай пообщаться с Мортимером Саклером-младшим. По мере того как Мортимер старел, его волосы редели, а подбородок терял мужественность. В его взгляде ощущалась некая нервозность, и когда они с Жаклин выезжали на какой-нибудь благотворительный аукцион или другое светское мероприятие (что случалось часто), он растягивал губы в неловкой улыбке, словно третьеклассник, которого заставляют позировать перед фотокамерой для группового снимка. Мортимер-младший не скупился на пожертвования, поддерживая семейную традицию, входил в совет директоров музея Гуггенхайма и делал подарки другим солидным культурным учреждениям. Жаклин стала подающей надежды светской львицей[1612], «патронессой» знаменитого зимнего бала в Американском музее естественной истории наряду с другими молодыми гламурными особами вроде Иванки Трамп.

И вот она идет мимо фотографических вспышек в платье без бретелей от Ива Сен-Лорана с «арлекинским» принтом на вечер Совета молодых коллекционеров в музей Гуггенхайма, главный зал которого украшен тысячей роз на длинных стеблях и полудюжиной экстравагантных механических быков в натуральную величину. («Механические быки – это просто фантастика»[1613], – восторгалась Жаклин.) А рядом с ней – Мортимер, сопровождающий ее на каждом мероприятии, изнеженный, с отсутствующим взглядом, как того рода хорошо одетые молодые люди, которых, кажется, нимало не смущает то, что единственное, чем они выделяются на общем фоне, – это их деньги.

«Мортимер словно актер телевидения, играющий самого себя, – заметил один бывший сотрудник Purdue, который общался с ним по работе. – Образцовый сын миллиардера». Мортимер вошел в семейный бизнес и занимал пост вице-президента наряду с Кэти («Хоть у нас и разные[1614] матери, – однажды сказала Кэти, – он мой брат»), и они вдвоем отстаивали интересы «стороны А», как называли ветвь Мортимера Саклера, в то время как Ричард и его брат Джонатан (который также был вице-президентом) выступали за ветвь Рэймонда, то есть «сторону Б». Однако Мортимер был более чем на два десятка лет моложе своего кузена Ричарда и не был доктором медицины. Он активно участвовал в деятельности компании, но, возможно, Purdue не была для него такой фундаментальной основой идентичности, какой всегда была для Ричарда. У Мортимера были и другие вложения, другие проекты, и он был намного активнее, чем Ричард, в филантропических кругах. Еще Мортимер, похоже, понимал, что негативная пресса, связанная с ОксиКонтином, может несколько подпортить его образ в той тесной социальной экосистеме, в которой обитали они с Жаклин, поэтому обычно старался не заводить разговоров о Purdue. Его друзья и приятели на Верхнем Ист-Сайде шептались между собой о низменном происхождении семейного богатства Саклеров. Как выразился один светский знакомый Мортимера, «думаю, бо́льшую часть времени он просто говорит себе: «Ого, да мы по-настоящему богаты! Это чертовски круто. И что-то мне не очень хочется думать об оборотной стороне этих денег».

Временами Мортимер выражал желание и вовсе выйти из фармацевтического бизнеса. «Фармацевтическая индустрия стала[1615] чересчур взрывоопасной и рискованной, чтобы наша семья продолжала держать в ней 95 процентов своего состояния, – писал он Ричарду и Джонатану вскоре после судебного процесса в 2008 году, окончившегося признанием вины топ-менеджеров. – С нашей стороны просто неблагоразумно оставаться в этом бизнесе, учитывая будущие риски, с которыми мы, несомненно, столкнемся». Саклеры обсуждали продажу компании и раньше. Но всякий раз, стоило высказать эту идею, как кто-нибудь говорил: «Этому не бывать, пока жив доктор Рэймонд». Старик не хотел видеть, как компанию, созданную им и его братом, запросто продают. Поэтому семья каждый раз решала оставаться в бизнесе, хотя, по словам Мортимера, это было «не самое приятное ощущение (мягко говоря)».

Правда, после оглашения приговора он признал, что «теперь положение снова выглядит получше». Так и было на самом деле. В действительности Саклеры ни за что не вышли бы из торговли опиоидами. Это просто было слишком прибыльное дело. Ежегодные поступления от продажи ОксиКонтина продолжали оставаться невероятно огромными, а после уголовного дела в Вирджинии и вовсе достигли новой высоты в 3 миллиарда долларов[1616]. Пережив потенциально смертельную угрозу своему существованию, ОксиКонтин расцвел пышным цветом. И ведь Purdue не просто продолжала продавать препарат! Компания по-прежнему применяла те же агрессивные маркетинговые тактики, которым поклялась положить конец.

* * *

После суда Purdue подписала соглашение, обязавшее ее исправиться[1617] и добровольно проводить независимый мониторинг. На публику компания похвалялась[1618] предпринятыми ею шагами для устранения всех проблем, которые могли возникать в прошлом: наймом новых комплаенс-сотрудников,