Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

являла собой в снятой форме эстетическую программу позднего Толстого, далекого от теоретических споров вокруг красоты как эстетической категории. В процессе «творческого общения с Тютчевым» сказалось непосредственное читательское восприятие Толстого — восприятие одним гениальным художником произведений другого художественного гения.

Возможно, этот опыт вдумчивого чтения поэтических текстов, наряду с другими мотивами, подтолкнул Толстого к мысли о создании статьи об искусстве, в которой можно было бы высказать самое сокровенное — взгляд на сущность искусства. Такую статью Толстой задумал давно, но начал писать в марте 1889 г.[141], она осталась незаконченной. Начало незавершенной статьи «Об искусстве» как нельзя лучше раскрывало позицию не только Толстого-философа и художника, но и Толстого-читателя, и в первую очередь читателя лирики Тютчева:

«Для того, чтобы произведение искусства было совершенно, — писал он в неоконченном наброске <„Об искусстве“>, — нужно, чтобы то, что говорит художник, было совершенно ново и важно для всех людей, чтобы выражено оно было вполне красиво, и чтобы художник говорил из внутренней потребности и, потому говорил вполне правдиво.

Для того, чтобы то, что говорит художник, было вполне ново и важно, нужно, чтобы художник был нравственно просвещенный человек, а потому не жил бы исключительно эгоистичной жизнью, а был участником общей жизни человечества.

Для того, чтобы то, что говорит художник, было выражено вполне хорошо, нужно, чтобы художник овладел своим мастерством так, чтобы, работая, так же мало думал о правилах этого мастерства, как мало думает человек о правилах механики, когда ходит.

А чтобы достигнуть этого, художник никогда не должен оглядываться на свою работу, любоваться ею, не должен ставить мастерство своей целью, как не должен человек идущий думать о своей походке и любоваться ею.

Для того же, чтобы художник выражал внутреннюю потребность души и потому говорил бы от всей души то, что он говорит, он должен, во 1-х, не заниматься многими пустяками, мешающими любить по-настоящему то, что свойственно любить, а во 2-х, любить самому, своим сердцем, а не чужим, не притворяться, что любишь то, что другие признают или считают достойным любви. <…>» (30, 312–313).

Здесь еще нет толстовского ригоризма, так сильно проявившегося в эстетическом трактате, но есть ощущение того, что Толстой пишет эти строки, находясь под впечатлением живых свидетельств подлинного искусства. Возможно, прежде всего — под впечатлением от волшебства тютчевской поэзии. Позже придет отторжение красоты как самостоятельной категории эстетики. Но в пору, когда он делал пометки на страницах стихотворений поэта, Красота как неотъемлемый признак художества будет значима для Толстого, значима сама по себе, отсюда часто встречаемая в сочетании с другими буквами (Т., Г., Ч.) буква К., нередко сопровождаемая восклицательными знаками.

«…чтобы то, что говорит художник, было совершенно ново и важно для всех людей, чтобы выражено оно было вполне красиво». Главные признаки подлинного искусства, которому Толстой остался верен до конца своих дней. В поэте он ценил самобытность, неповторимость поэтического ви́дения мира, умение воплотить «свое» в достойной гения форме. Разбросав букву «Т» (тютчевское) по разным текстам, Толстой хотел обозначить границы собственно авторской неповторимости поэта, но они оказались чрезвычайно подвижными, что свидетельствовало о масштабности дарования Тютчева.

Для Толстого мир Тютчева — мир глубоких чувств и глубоких мыслей. Он един во всех своих ипостасях. Даже над двоемирием властвует мысль о единстве. Мир в минуты роковые — «призрак тревожно-пустой», объятая снами земная жизнь, при проблеске сознания являющая собой мистерию мироздания, «пылающую» со всех сторон «бездну», «во всем разлитое, таинственное зло»; в минуты счастья — «животворный океан» «жизни божеско-всемирной», «самозабвения земного благодать», разрывающий темноту «всемирный благовест» «победных солнечных лучей».

Ф. И. Тютчев. Фотография Г. Ф. Штейнберга. 1860 г.

В 1897 г., когда шла напряженная работа над трактатом «Что такое искусство?», Толстой записал в дневнике мысли о сущности разных форм освоения действительности и указал имена тех представителей искусства, которые воплощали в своем творчестве «религию истинного христианства»:

«Сейчас ходил и думал: есть религия, философия, наука, поэзия, искусство большого большинства народа: религия, хотя и прикрытая суевериями, вера в Бога — начало, внеистребимость жизни; философия бессознательная: фатализма, матерьяльности и разумности всего существующего; поэзия сказок, жизненных истинных событий, легенд; и искусство красоты животных, произведений труда, вырезушек и петушков, песен, пляски. И есть религия истинного христианства: философия от Сократа до Амиеля, поэзия: Тютчев, Мопассан — искусство (не могу найти примеров живописи) — Шопен в некоторых произведениях, Гайден. И есть религия, философия, поэзия, искусство толпы культурной: религия — евангелики, армия спасения, философия — Гегель, Дарвин, Спенсер, поэзия — Шекспир, Дант, Ибсен. Искусство — Рафаэль, декаденты, Бах, Бетховен, Вагнер» (54, 49–50).

«Поэзия Тютчева» — «религия истинного христианства». Такой ее воспринял Толстой.

«Совершенным произведением искусства будет только то, в котором содержание будет значительно и ново, и выражение его вполне прекрасно, и отношение к предмету художника вполне задушевно и потому вполне правдиво» (30, 214). Этому совершенству отвечала поэзия Тютчева и художественное творчество самого Толстого.

«Ахиллесова пята» человечества. Юный Ла Боэти и старец Толстой о «добровольном рабстве»

«Это именно был юноша, еще не одуренный

Наукой и не уверовавший в правительство».

Л. Н. Толстой

Памятник в честь Этьена Ла Боэси (Ла Боэти) сооружен в 1892 г. во французском городе Сарла-ла-Канеда*. Фото Евгения Ломовского

Этьен де ла Боэти[142] родился в 1530 г. в семье богатого купца. Он рано осиротел, и его воспитанием стал заниматься носивший то же имя, что и мальчик, родной дядя, одновременно крестный отец ребенка.[143]

Священник, великолепно образованный человек, дядя искренне полюбил сироту, заменив ему отца и приложив немало усилий к тому, чтобы племянник получил блестящее образование.

Уже в годы обучения на юридическом факультете Орлеанского университета, где одним из наставников его был профессор-кальвинист Анн Дюбур, юноша (в 16 или 18 лет?) написал свое первое произведение — «Рассуждение о добровольном рабстве». Оно было направлено против абсолютизма и тирании, разных форм раболепия, пронизано гневом против самовластия и угнетения народов. Естественно, что ни о каком печатании текста не могло быть и речи в эпоху гонения на свободомыслие. Но так случилось, что первая публикация трактата будто случайно оказалась в третьем томе сборника женевского пастора Симона Гуляра Memoires de l’Estat de France sous Charles neufiesme (Мемуары из Франции времен Карла IX) и увидела свет в 1876 г. — через 13 лет после смерти Ла Боэти. Трехтомник стал библиографической редкостью,