При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

он из огромного числа вдовых старушек в Аксыргаке выбрал именно её, Бибинур! Он верит в её доброту, в её честность…» И разве какая-либо из старушек отказалась бы от Галикая? Вон сколько их в Аксыргаке, стосковавшихся по мужскому теплу, тех самых, чьи мужья много-много лет тому назад полегли на полях войны… Дни и ночи пропадая на колхозной работе, до кровавых мозолей трудясь на молотьбе, до немоты в пояснице загибаясь на прополке, обмирая от холодных ветров на гужевой повинности – не имели они ни времени, ни сил думать о какой-либо усладе. Бывало, на весенней зорьке проснутся с горьким стоном, растревоженные какой-то неясной, призрачной мечтой о возможном счастье, но стремительные, в непрекращавшихся тягостных заботах житейские водовороты снова поглощали их на круглый год… Сейчас же, в старости, освободившись от трудов, вдовы словно бы нечаянно призадумались: Боже, никак жизнь-то уж прошла?! Никак настали последние погожие деньки, то самое короткое бабье лето перед осенней стужей, когда только пожить бы, воркуя со своими стариками за крепким чаем с мёдом, почёсывая друг другу спины!

И вот эти старушки, не успевшие в свои лучшие годы вкусить мужской ласки, не сумевшие своим рано ушедшим мужьям открыть всю полноту женской прелести, не ставшиепо-настоящему женщинами, поскольку оставались они без мужчин, теперь вдруг принялись наряжаться, украшать себя серьгами, браслетами, распространять вокруг себя аромат духов, и вдовым старикам не стало от них житья, а у некоторых старух-ротозеек среди бела дня увели из-под носа их стариков…

Было, всё было в Аксыргаке!..

А ведь ей сделал предложение тот самый Галикай, который заставляет трепетать сердца многих старушек, тот самый старик-джигит, который лишил сна очень-очень многих из них, и помани он – табуном побегут за ним: выбирай!..

А она в ответ: «Дети…»

Галикай, и не считая, знает, что ровно восемь лет ни разу не появлялись её дети в Аксыргаке. Потому-то он не понял, почему Бибинур отказала… Не понял – и оскорбился. Не в детях тут, подумал, причина…

Восемь лет назад дети Бибинур, как все их односельчане, собрались на деревенском Сабантуе – и после след их простыл. Ни писем не пишут с приглашением, ни сами не приезжают…

И Бибинур сегодня не рассердилась ни на Асмабикэ, ни на Галикая, помянувших её детей недобрым словом, – она, как всегда, искала вину в себе самой…

Как же это она успела так быстро дойти до Нижнего конца? Для чего на почту пришла? Пришла и остановилась тут.

От крыльца падает тень, приятная прохлада здесь. У самой двери приткнулся сверкающий мотоцикл. Это, оказывается, от него чужой – острый и неприятный – запах. Окна почты – нараспашку. Дверь тоже открыта. Из неё появились парень и девушка – в надетых на головы апельсинового цвета железных «тюбетейках», и, чуть не наступив на ноги усевшейся на крыльце бабушки Бибинур, прошли мимо неё. Немного постояли возле обелиска, потом забежали за молодые берёзки и, никого не стесняясь, принялись целоваться.

День чудесный. Щебечут птицы, под крышей почти в поисках щели в бревне нетерпеливо гудит иссиня-чёрный шершень. И солнце греет вовсю.

Бабушка Бибинур вновь услышала шум воды у плотины. Река Ташлыяр шумела, наполняя душу печалью, рождая глухую, тревожную в сердце тоску, и думалось обо всём со щемящей грустью. Взгляд Бибинур сам по себе остановился на обелиске. Ведь многие мужчины, чьи имена выбиты там, на камне, были так же красивы и стройны, как этот чужой парень, что крепко обнимает за берёзками длинноволосую, в вельветовых брюках девушку.

Она только сейчас осознала: оказывается, и этот сквер, гордо вскинутый к самому небу обелиск, и поставленное тут красивое здание почты – всё взывает к воспоминаниям о прошлом, и, создавая такой уголок в деревне, Джихангир Сафаргалин, значит, думал об этом… Ведь во многих песнях татарского народа поётся о письмах и телеграфных столбах. Вот почему здесь, рядом с обелиском, почта!

Надо бы сосчитать мне телеграфные столбы,

Надо бы наглядеться, пока не закроются глаза…[18]

А у неё, Бибинур, глаза ещё многое видят, но тело и душа устали.

Первым на обелиске стоит имя её Габдуллазяна. Уходя на войну, он шутил: «Хоть и ростом я невелик, но фамилия моя на „А“, первой пишется, поэтому и в строю я первым буду…»

Даже уходя в бой, мог он шутить, а чего бы только не порассказал ей Габдуллазян, если бы вернулся!..

«Губаха… Ваш отец Галикай находится в тяжёлом состоянии, приезжайте скорее».

Услышав это – что Галикай, которого видела всего полчаса назад в добром здравии, «находится в тяжёлом состоянии», Бибинур не поразилась: уж она-то хорошо знает обычаи Аксыргака! Опять отрешённо, сама в себе, она начинает сматывать в клубок узелки мыслей. Конечно, в её возрасте пора бы уже делать обратное – разматывать такой клубок, пора бы закруглять дела земные, да не выходит это, и мысли, одна за другой, связываются в узелки…

Но опять ленивый голос Минлегуль достиг её ушей.

«Сахалин… Ваш брат Мидхат лежит в очень тяжёлом состоянии, приезжайте как можно скорее!»

Пугающие слова тревожных телеграмм, призывающих несчастных родичей торопиться, донеслись, видимо, и до беспечной парочки: парень и девушка, перестав целоваться, взяли в руки свои железные «тюбетейки» и стали вслушиваться… А Минлегуль всё тем же равнодушным голосом, будто диктант читая, продолжала передавать телеграммы в районный узел связи:

«Пиши, говорю, пиши! Ещё семнадцать телеграмм! Только семнадцать. Завтра больше будет. Пиши. Норильск. УлицаСолнечная. Дом… Квартира… Бикбулатовым. Дед в тяжёлом состоянии, срочно приезжайте».

Девушка и парень быстро вышли из-за деревьев и заторопились к окну, поближе к телеграммам, лежавшим стопкой перед Минлегуль. А та и бровью не повела, диктует в телефонную трубку:

«Кук-Туба. Туркменистан. Сагитовым. Мать лежит при смерти. Приезжайте. Факт болезни свидетельствует врач Мифтиев. Подпись Мифтиева заверяет Минлегуль Галиева». Донбасс, Кузбасс, Челябинск, Кушка, Рига, Архангельск…

Болезни, смерти, несчастные случаи…

Парень и девушка отступают от окна, растерянно смотрят друг на друга. Наконец девушка обретает дар речи, испуганно обращается к Бибинур:

– Бабушка, у вас в деревне чума? Эпидемия? Так мрёт народ? Сколько заболевших!

А Минлегуль, будто наслаждаясь непонятной местью, ещё более равнодушным, ещё более холодным тоном продолжает читать страшные слова: «Умирает… при смерти… в тяжёлом состоянии…»

Бабушка Бибинур, увидев расширенные глаза молодых, не вытерпела и рассмеялась.

– Нет, нет!.. Не чума, Сабантуй у нас в деревне!

– Сабантуй?! – У молодых глаза и вовсе полезли на лоб.

– Да. Всем односельчанам хочется на Сабантуй приехать. Они издалека приезжают. Отовсюду. Такой