Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

Устремления Церкви и желания Царя, как то было когда-то в период Московского Царства, начали снова, после почти столетнего перерыва, не просто «гармонизироваться», но и совпадать по своим идеальным ориентирам, что раскрывало великое духовное единение России, теперь уже и в период Петровской Империи. Замечательно об этом высказался уже в начале XX века епископ Ямбургский, позже Патриарх Сергий (Страгородский; 1867–1944).

На одном из заседаний знаменитых в свое время в Петербурге Религиозно-философских собраний, говоря о «недоразумениях» в понимании сущности власти в России, Сергий пояснял: «Отличие западного идеала государства от русского в том, что мы подчиняемся государству не во имя отвлеченных государственных целей, а во имя Христа. Мне приходилось слышать от американцев, что они не понимают отношения русских к Самодержавию. Как можно отдавать личную свободу Самодержавию? Русские идеалы в том, что Царь является не только носителем идеальной национальности, но и носителем церковных идеалов, именно носителем полномочий мирян в Церкви и выразителем их голоса»[162].

Мировоззрение Николая I целиком находилось в традиционном русле православных воззрений. Это был человек традиционной православной культуры, впитавший в плоть и кровь ее патерналистские принципы и провиденционалистские упования.

В этом отношении его личность явно диссонировала и с образом его старшего брата (Александра I), и с образом его бабки (Екатерины II). Ему не надо было читать богословские трактаты, чтобы узнать, почему люди веруют в Бога и беспрекословно почитают Его Волю. Он не сомневался, что по-другому быть не должно, а если иное и происходит в среде православных, то это не просто заблуждение, но непростительное отступление от праведного пути.

Императору не требовалось отвечать на вопрос: чем хорошо (и хорошо ли) Самодержавное правление для России? Ему даже сам по себе этот вопрос представился бы кощунственным, так как здесь проявлялась не только «неуместность», а посягательство на волю Творца. В том же, что порфиры царя земного отражают свет Царства Небесного, в том у него ни на минуту не было сомнения. За почти двухсотлетний период существования Империи подобную неизменную стойкость самодержавно-православных убеждений, помимо Николая I, явили миру только его коронованные потомки: Александр III (внук) и Николай II (правнук).

Личность Николая I не «по должности», а реально являлась фокусом традиционного миропонимания на переломном рубеже бытового общественного сознания, когда вполне отчетливо стали обозначаться признаки его дисперсной ориентированности. Император целиком принимал национально-государственное предание, те ценности, которые являлись таковыми в прошлом и, как представлялось, должны были оставаться таковыми же и впредь. Это не являлось рецепцией бессознательного рефлекса; это был вполне осознанный выбор.

Отсюда – преклонение Царя перед Н. М. Карамзиным как перед человеком, написавшим историю, «достойную Русского народа». Отсюда же – и слезы Самодержца при звуках национального гимна «Боже, Царя храни!», написанного по его заказу, в соответствии с его желанием: в создаваемом произведении должна звучать музыка, близкая к молитве.

Христианское миропонимание обуславливало надмирное понимание Царского служения, которое буквально воспринималось как священное служение. Когда настал роковой для Николая Павловича час, приближение которого он никогда не желал, – занятие прародительского Престола, то воспринял это как тяжелейшее испытание.

«Молись за меня Богу, дорогая и добрая Мари! – писал он в самый день 14 декабря 1825 года старшей сестре Марии Павловне. – Пожалейте несчастного брата – жертву воли Божией и двух своих братьев! Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том Провидение, и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали».

Граф П. Д. Киселев привел в своих воспоминаниях чрезвычайно показательные высказывания Императора, в полной мере раскрывающие исходные импульсы «царской философии»: «Никто не может вообразить, как тяжелы обязанности Монарха, какой это неблагодарный труд, но надо выполнять его, раз на то воля Божья… Я прежде всего христианин и подчиняюсь велениям Провидения; я часовой, получивший приказ, и стараюсь выполнить его как могу».

Будучи натурой сильной, Николай I не выносил на публичное обозрение свои душевные переживания, связанные с ношей Самодержца. В минуты тяжелых личных переживаний Император неизменно обращал свои мольбы к Богу, прося Его подкрепить и наставить.

Православное мироощущение, органически присущее Николаю I, проявлялось постоянно, определяя его отношения к делам и людям, даже в тех случаях, когда какие-то персоны ничего в душе, кроме отвращения, не вызывали. Казнь пятерых декабристов, состоявшаяся в июле 1826 года, явилась для Царя окончанием того «ужаса», который он и его близкие пережили после принятия им Короны. Мятеж на Сенатской площади никогда не изгладился из памяти, но особенно сильные чувства одолевали не только в момент декабрьских событий, но и в последующие месяцы дознания и суда.

Когда же правосудие свершилось, то Царь, не сомневаясь в своей правоте казнить нераскаивавшихся преступников, смог разглядеть признаки благочестия даже у такого человека, как П. Г. Каховский, не только преступника «по умышлению», но и убийцы: именно он во время декабрьских событий смертельно ранил известного генерала графа М. А. Милорадовича и полковника Н. К. Стюрлера.

Император не скрывал своей радости, когда мог узреть проявление глубины православного чувства у людей, полная принадлежность которых Православию не представлялась до конца очевидной. Здесь особо примечательны слова из письма в феврале 1837 года младшему брату Великому князю Михаилу Павловичу, которые Монарх произнес по адресу скончавшегося А. С. Пушкина: «Пушкин погиб, и, слава Богу, умер христианином».

При исполнении монарших обязанностей Николай I руководствовался глубоким чувством священного долга. Он ему следовал, не преодолевая собственное «я», а в полной гармонии с ним. В то же время эта органичность неизбежно должна была сталкиваться с политическими надобностями власти как формального управленческого института, с внутриполитическими задачами государства и геополитическими интересами Империи.

В XIX веке Царь уже не только выступал как «установление Божие», но и как сугубо мирская «государственная канцелярия». Эти принципы нередко трудно совмещались. Созидая и укрепляя «канцелярию», Николай Павлович постоянно заботился о нравственном авторитете власти.

Этими мыслями он чрезвычайно поразил английскую Королеву Викторию, когда во время своего посещения Англии в 1844 году излагал ей свое политическое кредо, суть которого отразила ключевая фраза Императора: «В настоящее время члены Царственных Домов должны стремиться стать достойными своего высокого положения, чтобы помирить с ним народное чувство».

Идея ранга и преклонения перед авторитетом была присуща мировоззрению Николая Павловича всегда. В таком качестве он воспринимал не только закон сакральный, но и закон формальный, который не только сам утверждал, но и доставшийся ему по наследству от прежних царствований. Это выразительно проявилось в его отношении к крепостничеству.

В этой связи знаток русского государственного права В. В. Леонтович заключал: «Именно убеждение Николая I в том, что земля есть частная собственность