Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

час триумфа близок; падение России сделает Британию единственной поистине мировой державой. Причем Пальмерстон, а вослед за ним и Королева Виктория желали не просто военного поражения России, но именно ее капитуляции. Акт капитуляции виделся как наилучшая форма окончания войны.

В Париже тоже царило бравурное настроение. Официоз Наполеона газета «Конститюсьонель» предрекала скорое грядущее торжество: «Россия в течение немногих недель потеряет плоды денежных затрат, гигантских трудов, огромных жертв не одного поколения. Крепости, что она воздвигла дорогой ценой на берегах Балтики и Черного моря, не жалея ни терпения, ни времени, ни денег, будут сровнены с землей, взорваны и уничтожены огнем объединенных эскадр Франции и Англии».

Дело оставалось «за малым»: воплотить в жизнь маниакальные планы. Никаких крепостей «сровнять с землей» не удавалось. Дело ограничивалось пиратскими набегами на незащищенные селения на Аландских островах, в Финляндии. 10 апреля 1854 года англо-французская эскадра обстреляла Одессу, вызвав в городе пожары и разрушения, обстреляла Соловецкий монастырь и некоторые другие пункты.

План, разработанный британским Адмиралтейством по захвату Кронштадта, провалился. Командующий английской эскадрой адмирал Ч. Непир (1786–1860) отказался его исполнять, так как пришел к выводу, что это – равносильно самоубийству. В Лондоне негодовали, заслуженного адмирала сняли с должности, отозвали в Англию и отправили в отставку. Однако попыток овладеть морским «ключом Петербурга» больше не предпринималось…

В России весть о начале большой войны если и не вызвала всеобщего восторга, то национальный энтузиазм проявлялся повсеместно. Особенно горячо откликнулись простые люди, что умиляло сердце Государя. Жертвовали деньги, выказывали желание «принять участие в драке». Некоторые в своем энтузиазме шли еще дальше. Шеф жандармов Л. В. Дубельт записал в дневнике в конце 1854 года:

«Помещик Смоленской губернии Рачинский просил позволения ехать в Париж и предложил убить там Императора Наполеона. Такое зверское предложение, не согласное ни с чувствами нашего Государя, ни с духом нашего правительства, было отвергнуто».

Несмотря на запрет не «обижать иностранцев», различные эксцессы происходили постоянно. То столичный кучер, узнав, что его пассажиры – англичанки, выгонит их из дрожек; то поступит сигнал, что владелец известного трактира Палкина на Невском купец Филиппов распорядился: англичан и французов не впускать. Его призвали в Третье отделение, провели «беседу». Много было и других мелких актов вражды, но Император никогда не высказывался уничижительно ни об англичанах, ни о французах.

Шеф жандармов дивился тому неприятию англичан и французов, которое вдруг распространилось в публике. Когда пронесся слух, что сына канцлера Нессельроде графа Дмитрия Карловича (1816–1891), приняв на улице за англичанина, избили, то почему-то «все – радовались!».

Высшее общество реагировало значительно спокойнее; многим представителям его были «непонятны» причины войны. Какие-то «святыни» в необозримо далекой Палестине, разве за такое можно воевать? Когда летом в пределах Финского залива стали появляться вражеские корабли, то некоторые, вооружившись подзорными трубами, специально ездили в Ораниенбаум и его окрестности, чтобы «полюбоваться» видом пароходного дыма. Отправлялись, как на праздничные пикники: всем семейством, с прислугой и провизией…

Летом 1854 года в Лондоне и Париже осознали, что на Турцию, как на дееспособную силу, рассчитывать не приходится. Ее армия фактически была разгромлена в серии сражений и сдавала одну позицию за другой. Недавние мечты о том, что Турция с помощью Англии и Франции завоюет Кавказ и Крым, развеялись без следа.

Хотя и против Турции у русских случались неудачи. 12 июня, с согласия Императора, была прекращена осада крепости Силистрия на Дунае. Русская армия отошла на другие позиции, и Николай Павлович был обеспокоен моральными последствиями этого отхода. Командующему армией И. Ф. Паскевичу[159] писал:

«Итак, да будет воля Божия! Осада Силистрии снята. Крайне опасаюсь, чтобы дух в войсках не упал. Видя, что все усилия, труды и жертвы были тщетны и что мы идем назад, а зачем? И выговорить не смеем. Надо, чтобы Горчаков и все начальники растолковали войскам, что мы только временно отступаем, дабы обезопаситься от злых умыслов наших соседей. Это слишком важно».

Прошло чуть больше месяца, и 24 июля русская армия нанесла страшный удар туркам на Кавказе. Под командованием генерал-лейтенанта князя В. О. Бебутова (1792–1858) русские войска разгромили шестидесятитысячную армию под Карсом. За эту победу Император удостоил Бебутова редкой награды – Ордена Святого Андрея Первозванного.

Султан был обескуражен. В Стамбуле, не без «подсказки» англичан, придумали «тонкий» идеологический ход. На позициях русских начали разбрасывать листовки, в которых русские солдаты и офицеры призывались переходить на сторону Турции, причем особо подчеркивалось, что султан предоставит каждому дезертиру чин не меньший, чем в России. Понятно, что эффекта это жалкое ухищрение не принесло. Император же Николай, узнав об этой проделке, язвительно заметил: «Жаль, что я не знал этого, а то бы я перешел на службу в Турцию со своим „чином“».

Англии, которая всегда предпочитала «таскать каштаны из огня» чужими руками, приходилось склонять к плану прямого вторжения в России, принятому в июне 1854 года. Лондону очень кстати пришелся воинственный пыл Императора Наполеона, который горел желанием нанести удар русским, вплоть до нового завоевания Москвы.

Западные стратеги, просчитав все стратегические выкладки, пришли к заключению, что Россия не сможет долго сопротивляться. У нее не было быстроходных паровых кораблей, она почти не имела многозарядных артиллерийских орудий, да и вообще все вооружение русской армии «безнадежно устарело». К тому же основные силы ее скованы в Польше и вдоль австрийской границы, а в Вене обещали помощь союзникам.

План молниеносной кампании так убаюкивал, так манил, что 2 сентября 1854 года англо-французские войска начали высадку в Крыму – в районе Евпатории. Армада неприятеля насчитывала 105 судов, а высадившийся контингент составлял 62 тысячи человек. Русские не могли воспрепятствовать; десантирование производилась на открытой местности под защитой мощного корабельного орудийного прикрытия.

Николай Павлович давно опасался подобного развития событий. 27 июня писал И. Ф. Паскевичу: «Теперь я в ожидании, будет ли попытка на Крым; спокоен буду, когда гроза минует». Через несколько дней опять вернулся к этому: «Очень думаю, что попытка на Крым сбудется».

Здесь уместно одно замечание, так сказать, общеисторического свойства. В западноцентричной отечественной историографии уже с давних времен повелось резко критически высказываться о Крымской войне, судить беспощадно всех должностных лиц, которые «не сумели» и «не смогли» дать отпор, потому что чуть ли не все являлись «бездарностями» и «никчемностями». Однако существуют принципиальные вопросы, обычно в трафаретном потоке инвектив не возникающие.

Ну хорошо, Россия потерпела неудачу. А западные страны? Они что, победили? Они чего добились и добились ли того, чего хотели? Ведь ничего из того, на что рассчитывали, не достигли, а все их стратегические комбинации, все разработки «блестящих стратегов» окончились