Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

9 февраля 1854 года появился Царский Манифест, где объявлялась и объяснялась позиция России и Русского Царя:

«Мы уже возвестили любезным Нашим верноподданным о причинах несогласий Наших с Оттоманскою Портою[157]. С тех пор, невзирая на открытие военных действий, Мы не переставали искренно желать, как и поныне желаем, прекращения кровопролития. Мы питали даже надежду, что размышление и время убедят турецкое правительство в его заблуждении, порожденном коварными нарушениями, в коих Наши справедливые, на трактатах основанные, требования предъявляемые были как свидетельство на его независимость, скрывающие замыслы на преобладание».

Однако все оказалось напрасно; русским предложениям не верили, политику России интерпретировали самым недоброжелательным образом.

«Тщетны были доселе Наши ожидания. Английское и французское правительства вступились за Турцию, и появление соединенных их флотов у Царьграда послужило вящим поощрением ее упорству. Наконец, обе западные державы, без предварительного объявления войны, ввели флоты в Черное море, провозгласив намерение защищать турок и препятствовать нашим военным судам в свободном плавании для обороны берегов Наших».

Вывод был горек и очевиден: «Итак, против России, сражающейся за Православие, рядом с врагами христианства становятся Англия и Франция! Но Россия не изменит святому своему призванию, и если на пределы ее нападут враги, то Мы готовы встретить их твердостью, завещанной Нам предками».

Однако Россия войны не объявляла, хотя об этом «факте» до сих пор можно прочесть в различных изданиях. Война была объявлена России Англией и Францией.

Император не воспользовался средством, которое рекомендовали некоторые приближенные: обратиться с воззванием к изнывающим под османским игом христианам, призвать их к восстанию. Даже тогда, когда в Петербург прибыла группа греческих представителей, предлагавших свои услуги по подготовке выступления, то Император поблагодарил, но к этому средству прибегать не стал. Не может он уподобляться каким-нибудь политическим авантюристам, не имеет права благое дело творить неправедными средствами. Николай Павлович до конца оставался рыцарем чести и благородства.

Замечательно по этому поводу высказался Митрополит (1882–1891) Киевский Платон (Городецкий; 1803–1891): «Некоторые из мыслителей совершенно справедливо называют современную политику блудницей, для которой нет чести, нет памяти о сделанном добре. Наш незабвенный Царь-Христианин был чужд этой гнусной политики-блудницы, с которою так открыто для всего мира любодействовала и Австрия, и Пруссия, и Англия, и другие державы. Да, у нашего Царя Николая I была самая прямая, честная душа».

Когда стали появляться первые пленные, то Самодержец требовал относиться к ним как можно приличнее, не допускать никаких оскорблений и унижений человеческого достоинства. Еще до того, как Франция и Англия 16 марта 1854 года объявили войну России, в конце января отдал распоряжение шефу полиции: смотреть за тем, чтобы «чернь по враждебному духу к иностранцам по случаю настоящих военных обстоятельств не оскорбляла ни французов, ни англичан».

Николаю Павловичу не довелось дожить до немыслимого факта дикости, явленного теми, кто заявлял себя «цивилизаторами». 15 августа 1855 года Наполеон III устроил грандиозное непристойное действие в честь дня рождения своего знаменитого дяди Наполеона I (родился 16 августа 1769 года). В тот день по улицам Парижа под улюлюканье толпы водили захваченных в Крыму русских пленных.

Конечно, ничего подобного в России не было и не могло быть. Сохранилось достаточно документов и воспоминаний английских и французских пленных, которым довелось оказаться в роли военнопленных в России. И никто из них, даже из числа самых ярых русофобов, не мог привести не только какие-то факты издевательств, но даже какие-либо примеры унижений. А ведь все они представляли орду захватчиков, вторгшихся в чужое государство, где сеяли смерть и разрушение!

Фрейлина А. Ф. Тютчева 17 марта 1854 года сделала запись в дневнике: «Говорят, что около Ревеля замечено английское судно, затертое льдами. Государь говорит, что, если мы захватим его, он отошлет его обратно англичанам, так как не желает пользоваться нечестными приемами нашего единственного союзника – скверного климата. Это, конечно, очень по-рыцарски, но я сомневаюсь, так ли поступили бы господа англичане».

Русские поступали иначе. Существуют воспоминания одного из первых плененных англичан – старшего лейтенанта потопленного под Одессой фрегата «Тигр» Альфреда Ройера, который, вернувшись в Англию, написал специальную книгу о вынужденном пребывании в России. Из нее следует, что англичане, в том числе и Ройер, были немало удивлены учтивостью и заботливостью русских. Вот его признания, относящиеся к первым дням пленения:

«Толпа по-прежнему напирала на войска, нас окружавшие, и здесь мы впервые испытали ту доброту и внимательность, в которых имели впоследствии так много случаев убедиться во время пребывания у наших малоизвестных нам врагов. Один старый офицер, сопровождаемый дамами, подошел к нам и, взяв от пирожников и хлебников по нескольку корзин, раздал съестное нашим морякам. По просьбе одного из наших офицеров принесли вина и воды для освежения команды».

По личному распоряжению Царя все пленные – турки, англичане, французы – после некоторого пребывания в России через нейтральные страны отправлялись к себе на родину. В их числе был и Ройер, которого Царь удостоил беседой. Ничего подобного никогда бы не позволила себе Королева Виктория. Встречаться с русским по доброй воле, да еще во время войны, уму непредставимо! Русский же Царь был человеком истинного благородства, настоящим джентльменом, в отличие от того, что о нем писала и говорила злобная хозяйка Букингемского дворца.

Встреча Царя и английского офицера произошла в Петергофском дворце в конце июня 1854 года. Ройер оставил портретную зарисовку Императора Николая: «Я был приготовлен увидеть человека очень высокого роста, но все-таки был поражен необыкновенной величиной Русского Царя. Он казался не старше 50 лет. Лицо правильное, без признаков особенного утомления, глаза чрезвычайно выразительные, вполне соответствующие добрым словам Императора».

Лейтенант британского флота был потрясен увиденным и пережитым. Император интересовался обстоятельствами пленения, справился о здоровье, о близких. Затем заявил, что дарует свободу пленнику, и спросил: «Каким путем Вы предпочитаете уехать из России?» У Ройера от удивления пропал дар речи; о таком великодушии никто из англичан и мечтать не мог.

Ведь шла война, и, по всем представлениям, он – «враг, захваченный на поле сражения!». Англичанин внятно на такой «сногсшибательный» вопрос и ответить не сумел. «Подумайте об этом», – были последними словами Русского Царя. Через несколько дней Ройер был уже в Варшаве, а оттуда через Пруссию вернулся на родину. В плен он попал в мае, а уже в июле был в Англии.

В то время «свободные» английские газеты трубили о «злодеяниях русских» (фактов, правда, никаких не было,