История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

и Линкольншире. Короля могли уже считать достаточно сильным для ведения войны — а ведь именно противоположное мнение явилось одной из важнейших причин того, что в стране не наступал мир. А потому многие полагали, что, сколько бы упорства ни выказывал неприятель теперь, зимой непременно последуют некие попытки к примирению, и что весь шум насчет грозных приготовлений в Шотландии поднят лишь для того, чтобы склонить короля к более значительным уступкам. Они также всерьез верили, что те самые особы, которые лицемерно объявляли единодушное желание народа высшим основанием для всех своих действий и клеветнически обвиняли короля в коварном умысле призвать иноземные войска, дабы устрашить подданных и сломить их сопротивление, не посмеют теперь подталкивать чужую нацию к вторжению в Англию и не дерзнут принуждать английский народ к подчинению тем переменам, которые он и в мыслях не имел принимать А прибытие графа д’Аркура, полномочного посла французской короны, открывало, по их мнению, возможность начать мирные переговоры без формальностей и предварительных условий, которые, после издания обеими сторонами друг против друга деклараций и протестов, представлялись этим людям более серьезной преградой на пути к миру, чем какие-либо действительные разногласия между королем и Парламентом.

< Король также связывал с его миссией известные надежды, ибо кардинал Ришелье, столь усердно разжигавший смуту в Англии и Шотландии, уже умер, прежние министры вышли из Бастилии или вернулись из ссылки, а регентшей стала королева-мать, которая выражала глубокую личную симпатию к английской королеве, принимала близко к сердцу бедствия короля и, как можно было подумать, ясно сознавала, что интересам и чести французской короны соответствовала бы поддержка английской монархии.

Графа встретили в Лондоне весьма торжественно (Палатам очень хотелось показать, что отсутствие короля никак не отразилось на пышности официальных церемоний), но когда он получил пропуск в Оксфорд, его карету при выезде из Лондона подвергли обыску. Несмотря на протест д’Аркура, он не получил удовлетворения за столь грубое оскорбление, а устроивший обыск офицер не понес ни малейшего наказания - из чего многие заключили, что сам д’Аркур не слишком энергично выразил свое возмущение. Король рассчитывал, что французская корона через своего посла выступит с решительной декларацией в его защиту и, если она не возымеет действия, прервет сношения с Англией, что поставит под угрозу лондонскую торговлю и произведет должное впечатление на шотландцев.

По возвращении из Оксфорда посол отправил письмо графу Нортумберленду, в котором просил сообщить Парламенту, что он довел до сведения Их Величеств искреннее желание французского короля способствовать достижению мира в английском королевстве, и предлагал свои услуги в качестве посредника.

На созванной по этому поводу конференции общины отклонили предложение лордов назначить комитет для переговоров с послом, а в своем ответе поблагодарили короля и королеву-регентшу Франции за любезное предложение добрых услуг, но указали, что если послу будет угодно сообщить им что-то еще, то ему следует обращаться не к отдельным членам Парламента, но к одному из спикеров (тем самым он по всей форме признал бы их законным Парламентом). После этого посол совершил еще несколько поездок в Оксфорд, отправил еще несколько ничего не значащих посланий Палатам и возвратился во Францию re infecta[33], ни в чем не поддержав Его Величество и не выразив ни малейшего недовольства действиями Парламента.

Некоторые полагали (и, следует признать, не без оснований), что Франция и не собиралась как-либо возместить причиненный ею ущерб; что после смерти Ришелье ее политика, направляемая теперь кардиналом Мазарини, ближайшим сотрудником и верным учеником покойного, в сущности не изменилась, и новый посол руководствовался теми же тайными инструкциями, что и его предшественник, отозванный по требованию короля.

Когда граф д’Аркур получил назначение в Англию, было решено, что в его свите, изменив внешность, отправится м-р Монтегю, тогдашний английский посол при французском дворе - предполагалось, что таким образом он сумеет безопасно добраться до Оксфорда. Но в первый же день пребывания графа на английской земле Монтегю был схвачен по приказу Парламента, препровожден в Лондон и брошен в Тауэр, и хотя французский посол изобразил по этому поводу глубокое возмущение, с формальным требованием об освобождении Монтегю он так и не выступил.

В ходе своего первого визита в Оксфорд д’Аркур предложил королю заключить с Францией наступательный и оборонительный союз. Его Величество изъявил готовность подумать об этом предложении, назначил из членов своего Тайного совета комитет для обсуждения условий договора и, со своей стороны, пожелал, чтобы французская корона предоставила ему денежный заем, прислала крупную партию оружия и боевых припасов, а также (в соответствии с одной из статей последнего договора между двумя государствами) недвусмысленно осудила действия его мятежных подданных.

Однако посол (кажется, не ожидавший такого ответа) отказался сразу же начать переговоры, поскольку ему-де необходимо известить обо всем Их Величества в Париже, а впоследствии не пожелал возвращаться к этому вопросу - под тем лицемерным предлогом, что со стороны Франции было бы неблагородно заключать союз именно сейчас, когда английский король находится в бедственном положении и, принужденный обстоятельствами, может согласиться на невыгодные для себя условия. Между тем королева-регентша и кардинал категорически заявили лорду Горингу, чрезвычайному посланнику Его Величества во Франции, что граф д’Аркур не получал инструкций заводить речь о каком-либо наступательном и оборонительном союзе. Все это привело многих к мысли, что граф был послан в Англию для того, чтобы еще сильнее раздуть, а отнюдь не погасить пламя смуты. Как бы то ни было, совершенно очевидно, что он ничем не помог делу Его Величества; Парламент к моменту его возвращения во Францию еще теснее сплотился против короля, а шотландцы приблизились к осуществлению своего замысла вторжения в Англию (ведь французский агент в Шотландии также не пытался повлиять на их настроения в выгодном для короля смысле).

Между тем лорды и общины, как никогда прежде единодушные, издали новые и еще более строгие распоряжения об обязательном принятии Ковенанта и постановили, что всякий, кто откажется его подписать, лишится права занимать какие-либо военные и гражданские должности и посты. Однако в вопросе о Большой государственной печати общины вновь столкнулись с сопротивление лордов, сославшихся на статут 25-года правления Эдуарда III, который объявлял ее подделку государственной изменой.

Оставив без внимания возражения лордов, Нижняя палата постановила изготовить Большую государственную печать, а когда в середине ноября лорды наконец капитулировали, Парламент издал ордонанс, объявлявший его Печать единственно законной Государственной печатью Англии, а всякого, кто посмеет использовать другую печать - врагом государства.

Около этого же времени, желая показать, что они обладают всей верховной властью, а не делят ее с королем, Палаты