Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

Но все это — только в том случае, если кто-нибудь напишет для них комедии о сегодняшнем дне.

IV

С удивлением я узнаю, что таких комедий еще мало. Что делают драматурги? Кто молод и потому умеет найти общий язык с массами, тот должен бы, мне кажется, просто прыгать от счастья. Он первый думает и творит для подлинного народа, — ведь все современное в конечном счете непосредственно касается только народа. Он думает и творит для действительно жаждущего народа, в отличие от своего предшественника, который творил для пресыщенной, равнодушной публики. Однако в числе людей, которые чего-то жаждут, есть и такие, которые некогда испытали пресыщение. Но они не ходят больше в театры, где не ставятся тенденциозные пьесы.

Всеобщая пролетаризация может пойти на пользу только народным театрам. Поймут ли они, что настал их час? Тогда они развяжут руки писателю. В конце концов дело только за ним, он может действовать. Он может выставить напоказ всю правду наших дней, всеобщую правду, которая тем не менее всюду под запретом. Самое сильное воздействие, — оно же и самое непосредственное, — ему, наконец, дозволено. Творчество не знает ничего более достойного изображения, чем общество — такое, как оно есть, — как не знает оно более достойных слушателей, чем народ.

Сердца певцов будущего поистине смогут радостнее биться, и если народные театры пойдут по правильному пути, они избегнут уже в самом начале давления со стороны остатков старого общества, давления, которое сегодня сильнее, чем в то время, когда общество было еще единым. Остатки старого общества — это прежде всего иллюзия, они живут главным образом в головах тех, кто если и не направляет дух времени, все же может его заглушить. У нас ни за что не хотят открыто признать, что с буржуазным миром что-то произошло. Тот, чья жизнь с 1918 года состояла лишь в чтении газет и посещении спектаклей, почти ничего не знает о социальных событиях. Замалчивание — и притом не корыстное. Эти люди скорее погибнут, чем разрешат сказать об этом в газете. Хозяева скорее закроют свои частные театры.

Какова до сих пор была судьба тех, кто изображал современную нам реальную жизнь? Им было запрещено говорить то-то и то-то! Открытого признания никто не получал; при всем мастерстве писателя его имя называлось лишь вполголоса: и все это из-за глупейшей, бессмысленной конъюнктурной политики, направленной на спасение того, что уже погибло. Так было До сих пор. Всякий, кто способен писать, пусть создает комедии для народных театров, и народ отплатит им признанием.

Может случиться, что выдающееся творение, созданное для наших дней, войдет и в века. Но это маловероятно. Теперь не считаются больше со слишком отдаленным потомством. Ныне творения духа являются предметом потребления, так же как и продукт всякой другой деятельности. Капитал не накапливают даже люди высокооплачиваемые, — об этом позаботились, — и никто его не наследует. Ограничимся же тем, что будем мужественно и стойко удовлетворять нужды своего времени и, пока оно доступно пониманию, не изменять ему. Ибо в большом искусстве долговечность и современность — понятия равнозначные.

НАШЕ ВЛИЯНИЕ И СОВРЕМЕННОСТЬ{195}

I

Но и наднациональное чувство солидарности европейцев является открытием писателей, и только они его поддерживали и оберегали в самые тяжелые времена. В один прекрасный день опытные дельцы смогут использовать это открытие для каких-либо грязных целей. Подобные люди уже злоупотребляли идеей нации. Такова уж судьба сделанных поэтами открытий — обогащать и делать счастливыми других.

Любая действительность, прежде чем она утвердилась, давно уже существовала в литературе. Вторая французская империя вся, сверху и донизу, предсказана в романах Бальзака. Что серьезно угрожает сегодняшнему буржуазно-демократическому обществу? Ни партии, ни вооруженные банды, а то обстоятельство, что молодая европейская литература не стоит больше на его стороне. Но молодая литература не имеет такого гения, как Бальзак, — в этом счастье старого общества.

В предчувствии чего-то недоброго, это общество принимает свои меры против литературы. Пока не поздно, предпринимаются спешные попытки подавить свободу мысли. Наши новые законы против «халтуры» и «увеселений»; репрессии против тех, кто высказывает коммунистические идеи и взгляды; так называемая государственная измена через посредство литературы — все это свидетельствует о мощи литературы! Ее боятся.

Возможности борьбы отрезаны не только в политике. Подозрение вызывает уже тот, кто критикует общество, и даже тот, кто беспристрастно отображает его в романах. Стоит писателю проявить малейшую проницательность, проникнуть в тщательно оберегаемые тайны, и вокруг него по мере его продвижения будет создаваться зона многозначительного молчания. Что заключено в этом молчании? Ненависть? Восхищение? Порой общество и заклятого врага окружает безмерным восхищением.

Не может быть, чтобы целое общество хотело раскаяться и загладить свою вину! Каждое общество творит несправедливости, но никогда не признается в этом. Однако ему все же приходится считаться с теми, кто видит его несправедливости. А к некоторым его даже неудержимо влечет. Тот, кто целеустремленно и настойчиво играет на его слабости, — какой-нибудь одержимый журналист, — может достичь беспримерной власти. Он может достичь ее именно в обществе, которое шатается и поэтому считает, что настало время принимать особые меры.

Литература никогда не бывает только искусством, не существует творчества, которое, едва возникнув, возвышается над своим временем. Литература не может быть так по-детски любима, как музыка. Ведь она совесть — из мира восставшая и пред миром явленная. Совесть всегда действенна. Тот, кто ее преследует, может на какое-то время отдать мир в руки безумцев. Тогда для совести наступает самый великий день.

II

Нынешнее время не лишено духовных движений, оно знает такие примеры, как пропаганда объединения Европы и идейная борьба за исторически неизбежный социализм. Оно знает такие духовные деяния, как реформа педагогического образования в Пруссии. По сравнению с минувшими буржуазными временами этот послебуржуазный период, разумеется, не беднее идеями. Мы имеем литературу более бодрую, более откровенную и более бесстрашную, чем порой имели раньше.

Идеями охвачены сравнительно небольшие группы;