Цена разрушения - Адам Туз

говоря, создаётся впечатление, что после Судетского кризиса были предприняты реальные усилия, направленные на повышение уровня дисциплины и координации при управлении германской экономикой[884]. Более того, поскольку и Геринг, и ОКБ отвечали за выработку и экономической, и внешней политики, есть серьёзные основания полагать, что новая, более согласованная, программа вооружений была скоординирована, по крайней мере теоретически, с внешнеполитической линией, принятой после Мюнхена[885]. Теперь, когда был взят решительный курс на конфронтацию с Францией и Великобританией, ОКБ и Министерство иностранных дел, возглавляемое Риббентропом, начали реализовывать стратегию сколачивания альянсов. Помимо ликвидации остатков Чехословакии, главным ключевым элементом этой стратегии стало вовлечение Польши и Италии в наступательный союз против Великобритании и Франции. Риббентроп 24 октября обратился к полякам с предложением о заключении антисоветского соглашения, который бы гарантировал неприкосновенность польско-немецкой границы на протяжении 25 лет. В свою очередь, ОКБ составляло черновые планы скоординированных действий Германии и Италии против Франции[886]. В эту комбинацию предполагалось добавить японцев в качестве противовеса Королевскому флоту и средства сдерживания Советского Союза.

С учётом обычных представлений о внутренней политике Третьего рейха это указание на согласованные и долгосрочные приготовления может показаться некоторым читателям неправдоподобным. Однако октябрь и ноябрь 1938 г. дают нам соответствующие факты. А наилучшей причиной считать, что в последние месяцы 1938 г. гитлеровский режим достиг определённой степени общей стратегической связности, служит шоковая терапия, которую принёс с собой Судетский кризис. В сентябре 1938 г. германское руководство столкнулось с реальной возможностью того, что вскоре оно будет втянуто в войну европейского масштаба. Вероятно, неудивительно, что после кризиса, получив «второй шанс», Геринг, Кейтель, Томас и Риббентроп сумели прийти хотя бы к относительному единству. Если Германия хотела избежать катастрофы, то она явно нуждалась в соответствующей стратегии. Высокий риск реальной войны с Великобританией и Францией требовал, чтобы экономика и вооружённые силы Германии готовились к ней ускоренными темпами. Для того чтобы планы таких приготовлений были хотя бы отчасти реалистичными, их выполнение следовало растянуть на срок по крайней мере до начала 1940-х гг. Кроме того, в такой войне Германии явно потребовались бы все союзники, каких она только могла найти. Поскольку о наступательном союзе с Великобританией не могло идти и речи, очевидными партнёрами Германии становились Италия и Япония. Всё это диктовал простой здравый смысл. В какой степени Геринг, Риббентроп и Кейтель пришли к реальному стратегическому синтезу — вопрос открытый. Но, ненадолго оставив скептицизм, признаем: если в 1930-е гг. и был период, когда в гитлеровской Германии разрабатывалась согласованная, среднесрочная стратегия, то им были именно эти несколько спокойных недель после Судетского кризиса. Но продолжался этот период недолго.

II

Если выйти за рамки этих авральных попыток скоординировать организационную работу, то становится ясно, что планы вооружений, принятые в октябре 1938 г., не имели никаких шансов на выполнение — по крайней мере в мирное время. Утроение производства вооружений, в 1938 г. уже находившееся на весьма высоком уровне, было просто нереальным делом. В такой стране среднего достатка, какой являлась Германия в 1930-е гг., военные расходы в масштабах, замышлявшихся в ноябре 1938 г., были несовместимы с сохранением даже подобия нормального уровня жизни. В более непосредственном плане они были несовместимы с сохранением либо ценовой стабильности, либо платёжного баланса.

Наиболее гипертрофированной с точки зрения её последствий была программа люфтваффе. Её абсурдность заключалась не в запланированных цифрах годового производства самолётов, а в цели начать войну с воздушным флотом численностью в 21 тыс. самолётов. Во время Второй мировой войны максимальная численность люфтваффе едва превышала 5 тыс. самолётов (в декабре 1944 г.). Великобритания, направлявшая более значительную долю средств на ведение воздушной войны, в 1944 г., на последнем этапе бомбардировок, сумела собрать воздушный флот численностью чуть более 8300 самолётов. Фронтовая авиация Советского Союза достигла максимальной численности в апреле 1945 г., когда имела 17 тыс. самолётов, причём тяжёлые бомбардировщики составляли лишь незначительную часть от этого числа. Даже в могущественных ВВС США в составе фронтовой авиации числилось не более 21 тыс. боевых самолётов[887]. Для таких европейских стран среднего размера, как Великобритания и Германия, инфраструктурные издержки, связанные с содержанием воздушного флота в 21 тыс. самолётов, были просто неподъёмными. Первая оценка общих затрат на четырёхкратное увеличение численности люфтваффе даёт цифру в 60 млрд рейхсмарок[888]. Она была бы достигнута, если бы на одни лишь люфтваффе в 1938–1942 гг. было истрачено на 50% больше, чем на весь вермахт в 1933–1938 гг. Ещё более обескураживающими были требования в отношении топлива. Для того чтобы обеспечить боеготовность воздушного флота в 21 тыс. самолётов, люфтваффе должны были иметь на начало войны не менее 10.7 млн кубометров топлива. Накопить такие гигантские запасы топлива Германия могла, лишь приобретая в начале 1940-х гг. по 3 млн кубометров топлива в год, что вдвое превышало существовавший уровень глобального производства[889]. Техническое управление самих люфтваффе называло данные требования «сверхчеловеческими» («tibermenschlich»)[890]. Аналогичные проблемы были сопряжены и с «Планом Z», выдвинутым флотом. При имевшемся времени, рабочей силе и стали германские верфи, вероятно, построили бы для Гитлера его линкоры. Действительно непреодолимым препятствием было их снабжение топливом. Согласно «Плану Z» потребности флота в мазуте к 1947–1948 гг. должны были вырасти с 1.4 млн тонн в год — цифры, предполагавшейся в 1936 г., — до 6 млн тонн, а потребности в дизельном топливе — с 400 тыс. тонн до 2 млн тонн. Даже по самым оптимистичным прогнозам отечественное производство к 1947–1948 гг. не могло дать более 2 млн тонн мазута и 1.34 млн тонн дизельного топлива. Поэтому германскому флоту пришлось бы рассчитывать на накопленные запасы, которые в 1939 г. составляли менее 1 млн тонн мазута и дизельного топлива, вместе взятых. Согласно расчётам, для того чтобы проводить неограниченные операции хотя бы в течение года, кригсмарине нужно было построить не менее 9.6 млн кубометров защищённых хранилищ для топлива[891].

В конечном счёте грандиозные планы перевооружения, составленные в конце 1938 г., так и не получили шанса на то, чтобы продемонстрировать присущую им абсурдность. Все усилия по созданию согласованных рамок для дальнейшего процесса перевооружения через несколько недель были пресечены финансовыми последствиями Судетского кризиса. К концу года Рейх столкнулся как с нехваткой наличности, так и с резким сокращением валютных резервов, что препятствовало какому-либо серьёзному продвижению по пути к поставленной Гитлером цели — утроить производство вооружений.

Как мы уже видели, финансовые рынки служили чувствительным показателем общего состояния германской экономики. В