История карфагенян - Вернер Хусс

В Карфагене жили также многочисленные метеки, и их было еще больше, чем можно предполагать на основании скудных эпиграфических и литературных свидетельств: ведь метеки, как и рабы, оставили очень скудные следы в предании. Но мы все же имеем очень ценное свидетельство Диодора, что в Карфагене уже в начале IV в. существовала немалочисленная греческая колония[95]. Метеки, которые оставили следы своей родины в надписях, однако, все происходили из пунического или финикийского пространства: из Tjnt (Фены?), 'p[t]bgn (Абтунги?), Tms (Тимиса?). Tbrbšfj] (Тубурсик Буре или Тубурсик нумидийцев), Jbsm (Эбее), 'jnsm (Иеракон Несос), 'rk (Эрике), Ršmlqrt (Гераклея?), Şkrt (Скиртея), Jmm (Коссура), Ktj (Китий), 'rwd (Арвад), Şdn (Сидон), Şr (Тир) и <'>škln (Аскалон?). Среди метеков были также мужчины и женщины, имевшие ливийские, греческие и латинские имена. Об этом выразительно свидетельствуют случаи Гиппократа и Эпикида, доверенных лиц знаменитого Ганнибала. Как следует из вотивных надписей, часть метеков, которые иммигрировали в Карфаген по экономическим или политическим причинам, интегрировались не только в хозяйственную, но и в культовую и религиозную жизнь города[96].

Что касается семьи, конечной ячейки карфагенского общества, то надо отметить, что брак карфагенян был моногамным; во всяком случае, нет никаких свидетельств противоположного. Женщина, кажется, занимала почетное положение. Это видно из того, что среди ставивших вотивные стелы поразительно много женщин. Конкретная семья входила в более обширный семейный союз, во главе которого, как кажется, стоял 'dr šph, глава большой семьи[97]. Еще выше были mzrḥhm. Это были, вероятно, подразделения народного собрания, входить в которые, однако, могли только мужчины.

36. ЛИТЕРАТУРА

Если исходить из обычного понятия литературы, то мы должны констатировать, что ни одной строчки пунической литературы не сохранилось. Тексты пунических надписей невозможно причислить к сфере литературы; от перипла Ганнона и частей сельскохозяйственного трактата Магона сохранились только греческие или латинские версии; пунические пассажи в «Пунийце» Плавта едва ли можно интерпретировать как оригинальные документы пунической литературы.

Все же нет никаких сомнений в том, что обширная пуническая литература существовала. Это вытекает уже из замечания Плиния Старшего, что римский сенат после падения города передал в дар «династам Африки», под которыми надо подразумевать в первую очередь, если не исключительно, Миципсу, Гулуссу и Мастанабала, книги из карфагенских библиотек, которые, по-видимому, были отданы храмам. Мы, однако, только частично знаем, какие виды литературы имели хождение в Карфагене.

Хотя у нас нет ясных доказательств существования теологической литературы, мы все же должны предположить, что уже самые ранние поселенцы привезли с собой с родины свои священные книги. Во всяком случае, угаритские тексты особенно свидетельствуют, что в финикийских городах уже в очень раннее время существовали мифологические рассказы[98].

В какой степени учащие в Карфагене пифагорейцы Мильтиад, Антен, Годий и Леокрит, а также Гасдрубал-Клитомах, схоларх Новой Академии, использовали в своих трудах пунический язык, неизвестно.

Зато нет никакого сомнения, что историография в Карфагене существовала. Авиен в связи с путешествием Гимилькона по Северо-Западной Европе говорит о «древнейших анналах пунийцев». Существует мнение, что в рамках карфагенской историографии первостепенную роль играла официозная или официальная историография. К этому предположению можно, во всяком случае, прийти, хотя и с некоторыми оговорками, на основании используемых Сервием выражений «история пунийцев» и «пуническая история».

Имела ли географическая литература собственную жизнь или она была связана с историографической литературой, на основании имеющихся у нас скудных указаний решить невозможно. Мы знаем только, что царь Юба II при описании истоков Нила, которые расположены в Мавретании, опирался на «пунические книги». И в римское время пуническая география продолжала существовать. Так, Гасдрубал, бывший современником Плиния Старшего, описывал озеро Цефисида, находившееся на побережье Атлантического океана.

В Карфагене расцветала агрономическая литература. Магон, «отец агрономии» (Колумелла), который, как кажется, пользовался трудами греческих аграрных писателей, прибрел такую славу, что, как сообщает Плиний Старший, римский сенат под председательством Д. Силана дал поручение перевести на латинский язык его произведение в 28 томах. Это было единственное произведение пунической литературы, которое заинтересовало Рим.

Ходили ли на карфагенском рынке уже в доримское время произведения эротической литературы, еще неясно. В римское же время в Карфагене распевались пунические fescennina (насмешливые песенки), которые Иероним называл «бесстыдными». Мы, однако, не знаем, находили ли эти fescennina издателя.

Вынести суждение о пунической литературе в целом едва ли возможно. Но все же примечательны слова Августина: «…в пунических книгах, как о них передали ученые мужи, было много того, что мудро было доверено памяти».

37. ИСКУССТВО

«В действительности нельзя утверждать, что карфагенское искусство когда-либо существовало; для этого у пунических ремесленников постоянно не хватало смелости и самостоятельности вдохновения» (Де Санктис). Справедливо ли это суждение? Если находиться под обаянием греческого искусства, то с ним надо согласиться. Но тот, кто пытается освободиться от эстетических категорий греческого искусства, может прийти к другому суждению.

Карфагенская архитектура, особенно карфагенская сакральная архитектура, оставила только очень слабые следы. Мы все же должны принять, что по крайней мере ранняя карфагенская сакральная архитектура в огромной степени восходила к архитектуре финикийской метрополии, которая, в свою очередь, меньше по конструкции, чем по внешнему виду, в значительной степени находилась под влиянием египетской храмовой архитектуры. Часовни, изображенные на карфагенских стелах, к сожалению, представляют строения, относящиеся к частной сфере, и по ним только в очень ограниченной степени можно делать вывод о собственно храмовой архитектуре. Лучше мы ориентируемся, когда говорим о сакральной архитектуре в провинциях, например об архитектуре храма, примыкавшего к Тофету на Монте Сираи.

Видимо, не только Сципион Младший, разрушивший город, виновен в том, что мы очень плохо осведомлены о произведениях карфагенской крупной пластики. Сами карфагеняне, как кажется, не уделяли слишком уж большого внимания этому жанру. Конечно, скульптурные произведения существовали, как, например, культовая статуя в храме Решефа. Количество и, может быть, значение таких работ держалось, однако, в определенных границах. Только в эллинистическое время, кажется, произошел некоторый поворот, как показывают знаменитые горельефы саркофагов, происходящих из некрополя Сент-Моники. Возможно, толчком к созданию крупных скульптурных произведений стали скульптуры, которые в 406 г. в качестве добычи были привезены в Карфаген из Акраганта.

Терракотовые произведения изготовлялись явно во всех западнофиникийских или пунических центрах. Они в большой мере следовали восточнофиникийским или кипрским, или западногреческим традициям. Их художественная ценность различна. Терракотовые круглые статуэтки, которые использовались как вотивные приношения, чрезвычайно простые. Они состоят из круглого тела, головы, рук и половых признаков. К сожалению, их раскраска сохранилась очень плохо.

От произведений