Моя настоящая жизнь - Олег Павлович Табаков

театра!» Семьи нет… потерял родителей… Я чувствовал, насколько он искренен в этот момент, но сознавал, что он просто не сможет дальше жить, если главное дело всей его жизни будет делать за него кто-то другой. Учитывая тяжелое состояние его здоровья, тогда я просто не смог ответить Ефремову ни «да», ни «нет».

Михаил Ефимович Швыдкой меня все-таки уломал. Я принял на себя Художественный театр, напомнив самому себе безымянного героя рассказа Алексея Ивановича Пантелеева «Честное слово», где говорится о мальчике, который во время игры стоял на часах, в карауле. Когда игра закончилась, солнце село и стало холодно, он все стоял и стоял, прекрасно понимая, что про него просто-напросто забыли и уже давно можно идти домой. Но он не сходил с места, потому что не мог нарушить данного обещания. Видимо, и я из этой странной породы. Никаких мечтаний и мыслеформ типа «Я всю жизнь мечтал…», «Мне надо, мне необходимо возглавить…» у меня не было. Но я понимал, что могу и должен попытаться быть полезным этому большому делу.

Валентина Ивановна Матвиенко представила меня труппе как нового руководителя – не директора, не главного режиссера, а именно как художественного руководителя театра. Это было моим личным и принципиальным условием. Я изначально решил, что никогда и никакой режиссурой в этом театре заниматься не буду. Исполнение именно этого моего внутреннего «наказа самому себе» позволяет мне достаточно серьезно, требовательно и почти беспристрастно оценивать те работы, которые выходят в Художественном театре.

В первые же дни пребывания в должности художественного руководителя я освободился от многих сотрудников, составлявших бюрократическую структуру театра. В момент представления коллективу по лицам сидящих напротив я увидел, что вызываю в их душах и сердцах целое половодье чувств. Их можно было понять: я не режиссер, а успешный актер, не менее успешный участник обновленческого процесса в театре, один из зачинателей студийного движения, пятнадцать лет руководивший Школой-студией МХАТ и неоднократно конфликтовавший со мхатовской бюрократией по поводу отношения театра к студентам. Кстати, и на должность ректора Школы-студии МХАТ в 1985 году меня «посадил» Олег Николаевич.

В Художественном театре было несколько человек, которые претендовали на наследование руководства после возможной смерти Ефремова. Я знал это, но было одно обстоятельство. В этой труппе человеческие отношения (а это категория очень обязывающая и лимитирующая как одну, так и другую сторону) у меня были только со Славой Невинным, человеком мне душевно близким, и с Ией Саввиной, которая приходила ко мне «прощаться», когда я лежал с инфарктом… То есть у меня не было каких-то житейских обязательств перед всей этой огромной труппой, что было чрезвычайно и принципиально важно. Поэтому я твердо понимал, что никому из сидящих в зале ничем не обязан. Кроме разве что радости, испытанной, когда кто-то из них удивлял меня своим актерским талантом на сцене. Они не звали меня на царство, я не стал въезжать в кабинет на белом коне, но и ничьим должником себя не чувствовал.

Тем более что наследство мне досталось тяжелое. В театре творилось нечто невообразимое: срач, грязь, пьянь, воровство… И народные, и заслуженные актрисы гасили чинарики, вдавливая их в давно не крашенные батареи парового отопления. Все это производило на меня очень тяжелое впечатление.

Сразу, с присущим мне легкомыслием, я довел до сведения коллектива, что прошлым грехам объявляется амнистия, но повторение их, пусть даже в виде брошенных окурков, будет наказуемо.

Организационные меры были однозначными и бесповоротными. К примеру, из ассортимента театрального буфета, работавшего с самого утра, мною были изъяты все напитки, содержащие алкоголь. Однако, объявляя бой пьянству, откровенному каботинству и прочим безобразиям, наличествовавшим тогда в Художественном театре, я твердо знал, что, совершая какие-либо действия, я буду обязательно при этом соблюдать дистанцию. Дистанцию, которую я держал, держу до сих пор и буду держать со всеми без исключения до той поры, пока буду работать в театре, потому что очень рано познал некоторые особенности актерской психики.

От природы я человек доброжелательный, не склочный, не злобный, не злопамятный. Но памятливый. Помню, насколько неприятно и даже больно было мне от поступка артиста Геннадия Фролова, нарушившего дисциплину в те времена, когда я был директором театра «Современник». Актеры – существа агрессивные, неверные, легкомысленные, сбивающиеся в кучу при первой же возможности отпраздновать какую-нибудь дату и стремительно разбегающиеся при серьезной опасности, защищающие своего товарища, пьющего или пакостящего, перед представителями власти и совершенно не думающие, что в результате этого произойдет с защищаемым ими гражданином. Ринувшиеся тогда на защиту Фролова люди, в общем-то, зря этим занимались, потому что никогда во мне не было желания унизить, оскорбить и «повозить лицом по асфальту» какого бы то ни было человека.

Мне нередко приходится говорить моим собеседникам жесткие или даже жестокие вещи, но унижать людей мне не свойственно. Это качество у меня от отца. Унижают себе подобных получающие от этого удовлетворение. Став свидетелем того, как это делается другими, я всегда опускал глаза и старался как можно скорее слинять из пространства, где происходило унижение одного человека другим. А вот эта жалость, сентиментальность, даже в какой-то степени слезливость, которую я в юности испытывал по отношению к старухам или сейчас испытываю, когда гляжу на мальчика из детского дома, – это от мамы. Все остальное – дисциплина, умение держать дистанцию, жесткая последовательность, отсутствие потребности повторять что-либо, довольно быстрое схватывание и усвоение материала, быстрое познавание проблемы и рождение предложений по решению – от отца.

В Художественном театре все довольно-таки быстро встало на свои места. Кто был лучше, кто хуже на этом пути истинном, говорить не буду, я не классный руководитель, чтобы ставить оценки за прилежание. Конечно же, бывали и неожиданности. Я испытал настоящую бурю эмоций, когда обнаружил, что у меня в кабинете над столом кем-то неизвестным установлено подслушивающее устройство! Причем установлено не Федеральной службой безопасности, а, так сказать, «своими бойцами невидимого фронта». От этих «бойцов» было очень непросто освободиться, но все же мы от них освободились.

Коллектив МХАТ имени А. П. Чехова достаточно быстро понял, что я пришел не для того, чтобы всех уволить, и не для того, чтобы забыть о достоинствах честных людей, посвятивших этому театру жизнь.

Теоретически ответить на вопрос, как надо управлять театром и кто именно должен стоять во главе, нельзя. Процветающие пути равно сулят и пришедший к руководству завлит, и талантливый менеджер, и, конечно же, режиссер, создающий так называемый авторский театр, чему есть немало удачных примеров: Малый драматический театр под руководством Льва Додина, театр «Мастерская Петра Фоменко», в