Моя настоящая жизнь - Олег Павлович Табаков

ему это и было совсем не по ведомству, ведь МХТ – театр федеральный. Так что, боюсь, помогал он не театру, а киноартисту Табакову. В гораздо меньшей степени эта помощь исходила от организаций, официально отвечающих за театр.

В отличие от финансовой составляющей впечатление об объемах предстоящей организационной работы было гораздо более гнетущим. Как бы это помягче выразиться… В 2000 году зал Художественного театра заполнялся максимум на сорок два процента, а зачастую и того меньше. Цифра эта была, может быть, наиболее удручающей меня среди всего, что предстояло изменить.

Что же такое театр?

В разговорах о театре часто употребляются такие высокие эпитеты, как «храм искусства» и «второй университет». Однако до того как назваться «храмом» и «университетом», театр прежде всего должен подтвердить свой статус театрально-зрелищного предприятия, способного собирать полный зал в любой день недели, а если речь идет о театре такого уровня, как МХТ, – аншлаги в любой точке земного шара. Если же это самое предприятие, будучи переполненным и распираемым «гражданственным внутренним газом», не в состоянии привлечь живой зрительский интерес и не вызывает у людей желания купить билеты, это является настоящей дискредитацией театра. И самым болезненным унижением для актера.

Однажды я сосчитал, сколько спектаклей было сыграно мною за пятьдесят шесть лет актерской практики. Получилось что-то около восьми тысяч. Думаю, что только от силы раз пятьдесят из них – да и то с походом, как говорят в Саратове, – я играл при не совсем полном зале. Но я никогда в жизни не играл в полупустом зале… Хотя нет, раза два это было. В Карагандинской области, когда не завезли доярок. Они только что отдоили коров и в силу графика припоздали. А когда их подвезли, опять был полный недостроенный коровник. Но! Я твердо запомнил остроту ощущения человеческого унижения, которое испытывает артист, когда вместо человеческих глаз в зрительном зале зияют пустоты… И заставлять продолжать испытывать это унижение других людей было бы просто нехорошо и непорядочно. Поэтому для меня эта ситуация подлежала срочному разрешению.

Легко сказать – «обновление театра». На самом деле обновление театра – это не назначение Олега Табакова на место умершего Олега Ефремова, а наличие в репертуаре и создание тех спектаклей, которые очень хочет увидеть зритель. Мы сейчас не о поисках художественных говорим, но о том, что является составными элементами оценки эффективности работы театра как того самого театрально-зрелищного предприятия. В это понятие входит в том числе и поощрение создателей театрального продукта за их труд, то есть заработная плата, и еще некоторые признаки или категории, которые также свидетельствуют об этом.

Оглядываясь на недалекое прошлое Художественного театра, я не перестаю удивляться, как можно было так мало эксплуатировать спектакль «Амадей», поставленный Марком Розовским. Он ведь только единожды поехал на гастроли – в город Пермь. Хотя этот спектакль был «кормящий», а в 2000 году едва ли не самый посещаемый. Тогда же были громкие премьеры: «Три сестры», «Борис Годунов», но деньги стабильно собирал «Амадей». Это я не в упрек говорю, а привожу как пример.

По этой же причине в репертуаре сезона 2000/01 обитало множество «спектаклей-даунов», как я их для себя называл. Спектакли эти были очевидно нездоровы уже при рождении. Но поскольку при Олеге Николаевиче практики закрытия спектаклей не было как таковой, эти неудачные создания все продолжали и продолжали жить на сцене, привлекая в зал «главного театра страны» малое количество зрителей. Я помню спектакль, на который пришло всего сто человек. Одна десятая зала-тысячника. Десять процентов! И я принял решение закрывать подобные спектакли. Одним из первых мною был снят только-только вышедший «Венецианский антиквар». За ним отправились в небытие и другие. Особой решимости для снятия с репертуара этих спектаклей не требовалось. Это были лишь вынужденные меры с моей стороны.

Более всего на свете я хотел, чтобы зрительный зал в Камергерском заполнялся и переполнялся ежедневно! Но собираемость зала не обеспечивается сама собой. Если руководитель театра не начинает с решения этого вопроса, то ему лучше сменить профессию. Мои основные усилия были направлены на возрождение интереса публики к Художественному театру. И на возвращение тех самых зрительских трудностей добычи билетов, некогда считавшихся одним из главных трофеев культурного человека «от Москвы до самых до окраин». А для этого надо было подготовить этот самый будущий билетный дефицит на спектакли, играемые в Художественном театре. Предложить публике нечто, что вызывало бы ее повышенный интерес и, следовательно, повышенный спрос.

Вместе с моими соратниками мы придумали довольно необычный тактический ход. В первые два дня недели, понедельник и вторник, считавшиеся самыми «трудными днями» по части собираемости зала, в помещении Художественного театра игрались спектакли Подвала. Последующие дни недели, особенно пятница, суббота и воскресенье, наиболее удобные для зрительского посещения, отдавались спектаклям Художественного театра. И дело сдвинулось с мертвой точки! «Народная тропа» к театральным кассам МХАТа заметно расширилась, что свидетельствовало о зарождении зрительского интереса к Художественному театру благодаря притоку публики, регулярно и с удовольствием посещающей спектакли Подвала на улице Чаплыгина. В конечном итоге публика потянулась в Камергерский переулок, в чем была заслуга и маленького подвального театра тоже.

«№ 13»: его зрители и его критики

Но, однако, «кусок хлеба», так же как «регенерация творческого организма», так же как и «возврат театрального организма в рабочее состояние», – это всего лишь красивые слова. Главное для театра – это его дело, то есть его спектакли, пользующиеся стабильным успехом у зрителей. Ведь если почитать переписку основоположников театра, там повторяется постоянно: «А успех будет? А успех был?» Для меня это не просто коммерция, а показатель нормальности и здоровья театра. Художественному театру отчаянно требовались принципиально новые и обязательно успешные спектакли.

«Дорога в тысячу ли начинается с одного шага» – говорят китайцы. Вот, собственно, первым таким шагом, то есть спектаклем, который в буквальном смысле поломал те зрительские представления и мифы о МХАТе, что «да ну-у, плевать, в этот театр всегда можно купить билет…», стал «№ 13». Один из самых талантливых моих учеников Володя Машков реализовал на сцене Художественного театра в сезоне 2000/01, то есть в первый год без Ефремова, пьесу Рэя Куни в переводе Михаила Мишина. В апреле 2001 года, когда состоялась премьера спектакля «№ 13», случился настоящий театральный бум, положивший начало традиции практически стопроцентного заполнения зала Художественного театра.

Вполне нормальная, грамотная, умелая, ладно скроенная и крепко сшитая комедия английского драматурга Рэя Куни выступила в роли театрального триггера, то есть спускового крючка, в новой жизни