Каждому свое - Елена Евгеньевна Съянова

отдам приказ группу ликвидировать. Конечно, – продолжал Лей, – могут возникнуть и непредвиденные обстоятельства, но… положимся на волю Божью. После того, как сообщишь в шахту о газе, спрячься где-нибудь и дождись, пока они выйдут. Потом вернись и проверь, не обесточен ли подъемник. Схему, рацию, карты я тебе оставлю. Затем возвращайся сюда. Тебя будет ждать самолет. Ночью ты должен быть в Бергхофе. И… пожалуйста, не задавай мне сейчас вопросов. Просто будь предельно осторожен. Не рискуй. Повторяю, что-то может пойти не так, как я предполагаю, например, они могут поднять разведчиков для проверки и обнаружить, что газ – это блеф, но… Во-первых, темно, во-вторых, приказ все равно будет нарушен… Но если что-то все же пойдет непредсказуемым образом, повторяю – не рискуй. Просто дождись самолета и вылетай в Бергхоф. Я поищу другое решение.

– Подъемник не должен остаться обесточен? – уточнил Рудольф.

Лей молча кивнул. Он снова сделал паузу. Но Шмеер больше ни о чем не спросил. Лей велел ему слазить в кабину и достать все необходимое и коробку с продуктами и водой.

Еще раз напомнив об осторожности, он плавно поднял свой «Шторх» в удивительно спокойное сегодня небо.

Операция началась и прошла без сбоев. Охранники, набранные Борманом из уголовников, не пожелали быть удушенными в преисподней. Их командиры (перевербованные гестаповцы Мюллера) быстро обнаружили блеф и попытались удержать своих подчиненных под землей, но их тихо удавили. Охрана покинула шахту, вырубила подъемник и дезертировала, на рассвете попав под прицельный огонь дивизии СС, получившей от Лея приказ «уничтожить на месте отряд переодетых диверсантов».

Еще до полуночи усталый Рудольф Шмеер вылез из самолета на аэродроме Бергхофа, где его встретил Лей. Рудольф не ждал от шефа дополнительных объяснений, да у него и не было вопросов, кроме одного: а дальше что? Но и на этот вопрос ответ уже ждал его в одной из гостиных Бергхофа: его беременная жена, с маленьким дорожным саквояжем, в котором могли уместиться лишь самые необходимые вещи.

– Когда? – только и спросил Рудольф.

– Сейчас, Руди.

О чем было еще спрашивать?! И все-таки… Неужели прямо сейчас и… навсегда?!

– Послушай меня, – мягко начал Лей. – Вы шесть лет ждали ребенка; этим нельзя рисковать. Так что жизнь сама за тебя решила.

– Решили за меня, как всегда, вы, – усмехнулся Шмеер. – А я слишком к этому привык. Хотя и не всегда понимал… понимаю, – неожиданно поправился он.

– Не понимаешь, почему я решил сохранить жизнь свидетелям, не приказав обесточить подъемник? – прямо спросил Лей. – Но это не я, Руди. Это Бог. Раз мы проиграли, значит, Бог передумал и отнял у нас шанс. Теперь он дает его нашим противникам. Посмотрим…

Шмеер был поражен:

– Вы хотите сказать, что если Бог дает шанс нашим врагам, то… то вы…

– То я тем более обязан был это сделать. – Лей улыбнулся. Потом, глубоко вздохнув, он закрыл глаза и долго сидел так, точно пережидая или вспоминая что-то. Шмеер тоже сидел молча, порой поднимая глаза и печально вглядываясь в лицо человека, навсегда сделавшегося главным в его жизни.

Это и стало их прощанием.

В ночь с 25-го на 26 апреля советская армия замкнула кольцо окружения Берлина. Но в столице еще садились самолеты.

Совсем рядом с рейхсканцелярией, на автобан, приземлился «Арадо-60», пробитый русскими зенитками над Тиргартеном. Пилот-инструктор люфтваффе и знаменитая рекордсменка Ханна Рейч с трудом посадила почти вышедшую из строя машину, в которой находился раненый Роберт фон Грейм, новый командующий военно-воздушными силами, назначенный Гитлером вместо Геринга. Гитлер надеялся на энергичные действия с воздуха, которые позволили бы Венку быстрее продвигаться к Берлину.

– Венк прорвется, – как заклинание повторял Гитлер. – Ему только нужно помочь с воздуха.

Двадцать седьмого апреля передовые части двенадцатой армии были уже на подступах к Потсдаму, в районе Ферча, и к юго-западу – возле Беелитца.

– Венк прорвется, – твердил Адольф, бесконечно водя указкой по истерзанным картам. – Ему всегда все удавалось. Он пробьется к нам.

Но новый командующий Грейм из-за ранения в ногу не мог передвигаться, а штаб люфтваффе сохранял верность «изменнику Герингу». Борман даже не стал докладывать об этом Гитлеру, который в измене обвинял сейчас весь мир.

– Штайнера каким-то своим подлым приказом остановил изменник Гиммлер, – кричал он. – Оттого мы и сидим тут, как крысы в норе!

Гитлер только что приказал расстрелять группенфюрера СС Германа Фегелейна, мужа Гретль Браун, младшей сестры Евы, и у него наступил очередной упадок сил.

Накануне Фегелейн незаметно, как ему казалось, исчез из бункера и вечером 26-го позвонил Еве:

– Бросай его и уходи, пока еще можно выбраться. Завтра русские танки будут в центре города. Я еду к Гретль, а оттуда в Швейцарию, – скороговоркой произнес он.

– Герман, сейчас же возвращайся! – отчаянно закричала Ева. – Иначе он может подумать, что ты предал его!

Но Фегелейн бросил трубку. Все звонки прослушивались и записывались. Эту запись Борман принес фюреру. Тот приказал начальнику своей охраны Раттенхуберу арестовать беглеца. Фегелейна нашли в его квартире в окружении туго набитых чемоданов и доставили обратно в бункер. Он трясся, нес чепуху. Ева бросилась к Борману, умоляя доложить так, чтобы Адольф пощадил мужа беременной Гретль.

Борман доложил. Гитлер вышел, оглядел Фегелейна, плюнул и отвернулся.

«Черт с ним!» – бросил он сквозь зубы.

В тот же вечер пришло известие о том, что итальянские повстанцы повесили труп Муссолини рядом с трупом его Кларетты: обоих вниз головами и плевали в них.

– Его хотя бы убили перед этим, – сказал Гитлер Еве. – А меня живым посадят в клетку и выставят напоказ.

– Я сейчас вспомнил, как дуче предал его зять Чиано, – ни с того ни с чего ввернул Борман.

– Да, да… предательство нельзя прощать… нельзя… прощать! Расстр-ре-лять предателя! – вдруг взревел Адольф. – Расстр-релять эту сволочь!..

Он бросился прочь, ворвался в одно из помещений бункера, где сидел «под домашним арестом» немного успокоившийся Фегелейн и отвесил ему пощечину.

– Ты – сукин сын, ничтожество! Я тебя сделал генералом – тебя, нуль! А ты решил, что я уже умер, что меня уже нет?! Расстр-релять!..

Ева, прибежавшая за ним следом, зарыдала в голос, и Гитлер опять сник.

– Ладно, не плачь, – сказал он. – Я его не трону.

Почему Мартин Борман решил извести-таки этого никчемного и никому, кроме его беременной Гретль, не нужного Фегелейна, осталось загадкой души Мартина.

– А вы знаете, фрейлейн, что ваш зять вошел в сговор с предателем Гиммлером, – сказал он Еве, когда остался с ней наедине. – Вам известно, что Гиммлер обещал выдать тело мертвого фюрера англичанам и американцам в обмен на гарантии для себя будущего поста рейхсканцлера?!

Ева обомлела. В ее измученном сознании, должно быть, встали картины одна кошмарней другой.

Неизвестно,