Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

Берег

Летний полдень. Жизнь в Дербенте замирает. Клюют носом менялы на рынке, едва не роняя пачки купюр. Устало поникли драконы, подпирающие балкон на улице Ленина. Устраиваются поудобней отрубленные головы у них в лапах. Жмутся друг к другу белые голуби на мавзолее мудрой Тути- Бике. Внутри в прохладном полумраке спит, положив голову на камень гробницы, кладбищенский гид. Его терзает жажда: с утра была тренировка по борьбе, а пить в Рамадан до заката запрещено. В тени могил сорока асхабов – мучеников за веру – блаженно щурится кошка. Дрему не в силах одолеть даже кондиционер в старинной чайхане. Мужчины медленно, словно под водой, играют в нарды. Их нежно обвивает табачный дым. Город затих, призраки былых армий отступили от старых стен. Надолго ли?

На берегу дети гоняются друг за другом, вздымая песок босыми пятками, – так же, как тысячи лет назад.

– Во что играете?

– В фесебешников и хаббабитов, – деловито отвечает пацан с игрушечным автоматом. Выпускает длинную очередь по такому же загорелому до черноты врагу и бежит дальше.

Многоликая лезгинка

Лезгинка похожа на сам Кавказ. Все о ней слышали, многие мнят себя знатоками, а присмотришься – ускользает, оборачивается скопищем небылиц. То, что казалось старым как мир, было придумано недавно, а современные байки подчас основаны на правде.

Парадоксы начинаются с самого названия «лезгинка». Его придумали в первой половине XIX века русские, служившие на Кавказе. Так они окрестили множество местных танцев – с разными стилями и названиями. Просто их видели в Дагестане, а горных дагестанцев тогда без разбора называли лезгинами. Ирония судьбы в том, что нынешние лезгины – народ, живущий на юге республики, – предпочитали совсем другие танцы, больше похожие на азербайджанские пляски или русский хоровод. Лезгинку они называли «авар кавха» – «танец аварского старосты».

Знающие люди легко определяют, какому народу принадлежит лезгинка – по четким, стремительным движениям чеченцев и плавной манере табасаранцев, распростертым рукам даргинок или поднятым к голове – кумычек. Проще всего различаются танцы южного и западного Дагестана. В первых больше свободы, во вторых главенствуют осанка и собранность. В горах движения резче, на равнине – плавнее. Балетмейстер Федор Лопухов объяснял это тем, что шаг горца короче. На крошечном годекане развернуться негде, вот и приходится компенсировать это выразительностью жестов.

Многие представляют лезгинку как преимущественно парный танец. Мужчина в черкеске парит, подражая горному орлу, а девушка в длинном платье плавно ускользает, словно лебедушка. В действительности пляски были в основном раздельными – особенно во времена имама Шамиля, наказывавшего музыкантов и запрещавшего парные танцы. Зато мужская лезгинка в ту пору оттачивалась до совершенства, нередко становясь состязанием в силе и выносливости. До сих пор агулы и рутульцы вызывают друг друга на «танцевальный батл» под азартные хлопки друзей.

– В танцах изображали оружие, явления природы, работу и охоту, но только не орлов и лебедей, – опровергает известный миф сотрудница ДНЦ РАН Алла Умаханова, бывшая балерина Мариинского театра, посвятившая жизнь изучению хореографического искусства Кавказа. – Разве что у девушек Южного Дагестана был «лебединый танец», совсем не похожий на лезгинку. Из животных танцующие дагестанцы подражали в основном ослам и козлам.

Именно от козлов, по мнению некоторых исследователей, грузинская и кумыкская мужская лезгинка унаследовала танец на носках – след древних мистерий, когда плясуны делали вид, что у них есть копыта.

Выразить лезгинкой могли что угодно – в 1697 году двое черкесов из Великого посольства Петра I поразили жителей Амстердама, станцевав четвертование.

«Невозможно описать их прыжки и быстрые изгибы тела, – свидетельствовал голландец Николай Витсен. – Они изображали танцем исполнение смертной казни, отрубание головы, рук и ног, что на деле должно было само по себе иметь отвратительный вид; однако красивые прыжки, выгибания и тысяча быстрых движений тела под звуки инструмента придавали танцу и представлению приятность; иногда преступник лежал навзничь, на спине и умел держать свой живот так прямо, что его товарищ на нем стоял и много раз кувыркался, как будто не прикасаясь; опираясь одной рукой, умел прыгать через все тело; отрубание рук и ног изображалось танцем так же, как и обезглавливание мечом: танцор, представлявший палача, держал в руке палочку, с помощью которой, прыгая с ритмом, он изображал все, что надо было делать на этой должности».

Танцы кавказских девушек далеко не везде были смирными. Путешественник, побывавший в конце XIX века в Осетии, вспоминает: «Женщины танцуют гораздо бравурнее мужчин. В их движениях, в особенности в движениях рук, больше смелости и энергии, и смотрит женщина (собственно, девушка, потому что женщина не танцует) во время танца отважней, как побеждающая, а не побеждаемая…» Платья горянок часто заканчивались чуть пониже колена и не скрывали ножки в шароварах. Дагестанки перебирали ими с ловкостью, которой позавидует иная профессиональная танцовщица. У многих народов уйти раньше партнерши с круга было неприлично, и порой девушки сознательно доводили парней до изнеможения. В окрестностях Шатоя чеченки в белых рубашках с палками в руках плясали ночами, пугая людей в подражание демонице Алмасты. До сих пор в некоторых горных районах движения девушек далеки от плавных и кротких, а в лакском танце кьиссу женщина ведет мужчину.

Порой лезгинка превращалась в своеобразный мужской стриптиз. Помощник военного начальника Среднего Дагестана Павел-Платон Пржецлавский описывает шутливый танец местных кавалеристов, которые делали круг маршем, повторяя движения за первым в строю. Тот постепенно снимал сперва оружие, а затем и одежду до рубашки. Женщины отворачивались, но подглядывали украдкой, удивленно приговаривая: «Тобе! Тобе!»

Полярный исследователь Фритьоф Нансен, гостивший в ауле Тарки, увидел в лезгинке привет с далекой родины: «Мужчина в кавказской форме, в шапке из овечьей шкуры, вращался некоторое время короткими ритмичными шагами, вытянув руки в обе стороны. Потом он приглашал из круга зрителей партнершу. Она семенила перед ним с серьезным видом, со слегка опущенной головой и кокетливой стыдливостью, мужчина следовал за ней, пританцовывая, а девушка “увиливала” от него. Танец изображает домогательство мужчины. Движения целомудренны и без всякой дикости. Оба танцора, каждый по-своему, обаятельны: у него мужская сила, у нее – стыдливая женственность. Ноги двигались легко и живо, как барабанные палочки, в такт музыке, тело при этом оставалось спокойным. Сходство с норвежскими быстрыми танцами налицо. У мужчины та же энергичная гибкость, у девушки – грациозность и нежность. Только ритм и движения ног иные. Кроме того, в лезгинке мужчина не