Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

ли танцевать в бурках из плюша, а не из традиционного войлока. Поэтому Зулумхан Хангереев признается, что тяжелее всего ему давать концерты на родине. Зато если там новый танец принимают, значит, он в любой стране пойдет на ура.

Игорь Моисеев говорил, что танец – автопортрет народа. Неудивительно, что многочисленные кавказские лезгинки повторили судьбу своих наций. После веков изолированной жизни в горах они спустились на равнину, зачастили в банкетные залы и смешались между собой. Одни освоились в городском ритме, другие получили блестящее образование и ушли в академизм, заплатив за это отрывом от корней. И все равно на сельских праздниках гремят свои, родные танцы, и вручаются фантики, и запрет на прикосновения лишь разжигает страсть. Ничего, что на смену зурне пришли синтезаторы, а то и умца-умца из багажника «Приоры». Не беда, что гуляния в аулах все больше похожи на дискотеку, и даже почтенные старейшины не брезгуют медляками. Оставим неизменное кунсткамерам. Все живое развивается, и сейчас, в XXI веке, лезгинка продолжает жить. Ведь пока нация сознает себя, она выражает это в движении.

Годекан и родник. Танцующий Сизиф

Дюжий дагестанец в куртке с эмблемой борцовского клуба, шортах и кроссовках танцевал вальс с хрупкой балериной. Стайка девушек репетировала прыжки, неподалеку щебетала парочка влюбленных (оказавшихся на поверку мужем и женой), а парень в углу то делал стойку на голове, то принимался крутить фигуры брейк-данса.

Центром этого пестрого вихря был сам балетмейстер. Он не мог и минуты усидеть на стуле, словно тот был утыкан иголками. Юношам Муса Оздоев показывал мужские партии, девушек собственным примером учил элегантно запрокидывать голову, а тех, кто неправильно держал осанку, щедро награждал шлепками, не различая возраста и пола. Зрелище, обычное в Нью-Йорке или Москве, но непредставимое в сердце одной из мусульманских республик Кавказа. И это не вызывало ни малейшего протеста! Пускай местным танцорам далеко до Лопаткиной и Цискаридзе, но махачкалинский балет преображает жизни и распахивает новые горизонты не меньше, чем его титулованные собратья. Не это ли отличает подлинное искусство от подделки?

Вы не понаслышке знаете московский и питерский балет. Сейчас вы пытаетесь развить это искусство на Кавказе. Насколько вам удалось продвинуться?

До московского уровня нам еще далеко, но надо учитывать местную ментальность. Ребята в балет идут тяжело. А когда девушки выходят замуж, их на такую работу не пускают мужья. Повсюду сложности, нюансы. Вначале они стеснялись даже за руки браться. Я тогда работал с артистами ансамбля «Лезгинка». Один парень ко мне подошел и показывает на девушку: она танцевать не будет! Почему? Это моя невеста. А я в ответ: с тобой она может быть в паре? Он с радостью согласился.

Постоянно приходилось объяснять, что это не плотское желание, а искусство. Дуэт – тот же разговор. Взять партнершу за руку, поднять – все равно что сказать: «Дорогая моя, я тебя люблю и превозношу до небес». В этом нет ничего постыдного. Мы много спорили в труппе. С танцорами надо общаться, в общении мы растем.

Да, слово «балет» странно звучит в лексиконе народов Кавказа. Но взгляните на борцов вольного стиля. У них же спина обнаженная. Оштрафованного спортсмена ставят на колени, а другой сзади садится. Насколько интересней обнять за талию девушку! Где человек больше чувствует себя мужчиной? Они в шоке были, когда это осознали!

Во время уроков в колледже я и по спине, и по пятой точке запросто могу ударить. Это такая игра. Я говорю им: если вы втягиваете все, что нужно, работаем бесконтактно, а иначе я луплю, хоть и не сильно. Они соглашаются, им это интересно. Будь я в Перми, я бы иначе преподавал. На Урале учеников с детства тренируют, там от меня требовалось только показывать движения и вытаскивать эмоции. Здесь же все наоборот – эмоций в избытке, но не хватает школы и природных данных. Поэтому я сторонник индивидуальных решений.

В советские времена всюду насаждали одинаковые театры оперы и балета, одни и те же постановки делали. В Москве и Ленинграде уровень артистов был высок, там «Лебединое озеро» смотрелось. А на периферии то же самое выглядело жалко. Сейчас мы свободны – можно босиком на сцену выйти, в брюках, пиджаках. Чтобы танцевать классику, надо иметь идеальное тело, а для современной пластики достаточно и средних данных. Было бы нутро богатое. Теперь мы танцуем «Гамлета», «Ромео и Джульетту». Только костюмы делаем не совсем стандартные. Это логично – прототипы героев Шекспира тоже не ходили в трико. Просто на сцене танцоров старались обтянуть, чтобы фактура была видна.

Как вы попали в Дагестан?

Я перетанцевал во многих театрах: в Кишиневе, в Баку, во Владикавказе. На Урале был ведущим солистом «Балета Евгения Панфилова», затем организовал свой коллектив, Пермский театр камерного балета. У меня уже открывался музыкальный театр в Ростове, но тут Басаев со своими киборгами в Дагестан залез, началась Вторая Чеченская война. Тогда министр культуры Ростовской области отказался от моего приезда. Потому что я – ингуш. Я удивился: добро бы меня в драмтеатр приглашали, там хоть проповедовать можно. А какая связь между ваххабизмом и балетом? Вернулся в Ингушетию. Поработал, стал министром культуры. Но потом пришло новое руководство республики, все правительство отправилось в отставку, и остался я у разбитого корыта.

Тогда готовились к восьмидесятилетию Расула Гамзатова, и меня пригласили в Махачкалу поставить балет «Горянка». Его приняли на ура. Сам Гамзатов сказал: «В Мариинке этот балет был хорошим, но слишком европейским, рафинированным. Здесь же он – кавказский, соответствующий нашему характеру». Потом меня звали на разные проекты. Наконец, после постановки «Имама Шамиля» Мурада Кажлаева руководство республики пригласило меня переехать с семьей в Дагестан, создать здесь балетную труппу.

Вы изобразили имама Шамиля средствами неоднозначно воспринимаемого на Кавказ искусства. Никто не возмущался?

Еще до премьеры балета «Имам Шамиль» даже не радикалы, а обычные театралы вопили, что Оздоев одел святого человека в трико и заставляет балетные па делать. Хотя этого не было. На сдачу спектакля я пригласил историков – и после занавеса все они ко мне подошли, поздравили. Не ожидали, что можно так подать историю Кавказской войны. А с радикалами проблем не было. Жена все время говорила, что не так поймут, что надо быть осторожнее, но они ни разу ко мне в театр не пришли. Думаю, их прежде всего интересуют деньги, а что с нас взять?

На Кавказе балет непривычен, зато почти все танцуют лезгинку. Вам это помогает или,