Мозг обычного убийцы. Как хорошие люди становятся монстрами - Даниэль Загури

Как часто бывает, схватки привели к катастрофической импровизации поведения в состоянии пароксизмального психического расстройства с полной потерей привычных ориентиров. Именно в такой ситуации она избавилась от ребенка, словно от чего-то стесняющего, никогда не ожидая его появления и не собираясь воспринимать его как живое существо.

В личности Магали, помимо психиатрической патологии, можно выделить ряд характерных особенностей, часто встречающихся в клинической криминологии. В частности, наблюдается склонность к избеганию трудностей и испытаний. Магали сама описывает свою позицию как «политику страуса» по отношению к беременности. Это также проявилось в ее избегании препятствий при получении степени бакалавра, что привело к конфликту с отцом. Она характеризует себя как эмоциональную и тревожную мать, однако ее беспокойство не сопровождается способностями к самонаблюдению и самоанализу, хотя в остальном оно выражено достаточно тонко. Она не умеет выражать словами свою тревогу.

На первый план выходят ее уязвимость и нарциссическая хрупкость. Сложно представить, в какой атмосфере проходило ее детство. Магали не особенно способна рассказывать о своих сложных чувствах. Ее коммуникативные навыки в общении с родителями и партнерами кажутся ограниченными.

Каролина, 30-летняя мать двоих маленьких детей и служащая, родила дома в туалете и выбросила новорожденного в мусорный контейнер поблизости. Ребенок был завернут в одежду и обмотан пленкой.

Психиатрическое обследование Каролины позволяет исключить психотический масштаб ее личности. В ее рассказе преобладает тема конфликтных отношений с мужем. Она спала отдельно, в своей комнате, и пыталась избежать того, что называет «супружеским долгом». Каролина не вступала в открытый конфликт, но, следуя своему личностному профилю, избегала его и старалась спрятаться от супруга. Впоследствии она связывает свою беременность только с тем, что называет изнасилованием, – единственным вагинальным контактом, последовавшим за анальным актом, который хотел ее муж.

Каролина описывает мужа как жестокого, сексуально одержимого, властного, бабника и недоразвитого человека, предпочитающего проводить время с приятелями, а не с ней. По ее словам, он считает, что жена должна заниматься только домашними делами. После короткого периода ухаживания, как только они вступили в брак, он чередовал эпизоды насилия и оскорблений с периодами извинений. Однако он никогда не менял свой образ жизни. Каролина заявляет, что теперь она решительно настроена на развод, словно эти события наконец позволили ей преодолеть свою пассивность и склонность к избеганию.

Родительскую семью она описывает как скромную, но нежную, внимательную и заботливую к детям. Отношения между братьями и сестрами были тесными и дружными.

В личности Каролины преобладают пассивность и постоянная склонность избегать конфликтов. Долгое время она любила мужа и все терпела, а затем продолжала терпеть из страха. Обладая скрытным характером, возможно, с мазохистскими чертами, она никому не открывалась, особенно своим родителям, и никогда не проявляла активного сопротивления.

Третья беременность была отмечена отрицанием, которое представляет собой комплекс специфических механизмов, отвлекающих от осознания беременности. Этому отрицанию способствовали:

– особый характер Каролины со склонностью к избеганию;

– желание не забеременеть;

– убеждение в невозможности беременности из-за отсутствия вагинального контакта;

– способность отворачиваться от неприятной реальности;

– отсутствие боли, умеренное увеличение веса, сохранение менструации и, по словам Каролины, отсутствие ощущения движений ребенка.

Важно понимать, что этот механизм отрицания не является признаком психоза. Речь идет о специфическом механизме, связанном исключительно с беременностью, при этом общая связь с реальностью остается сохранной. Как отмечает сама Каролина, анализируя ситуацию: «Я была не здесь, но не была сумасшедшей».

Попытка убийства новорожденного вписывается в типичную схему клинической криминологии: при наступлении родов за отрицанием следует умственный припадок и катастрофическая импровизация поведения. В ее памяти остались лишь отдельные вспышки. В суматохе и страданиях новорожденный воспринимался как мертвый младенец, от которого нужно избавиться, не имеющий реального существования, поскольку никогда не было эмоциональной связи и он уже воспринимался как неживой. Слова могут лишь частично отражать представления, посещающие субъекта в полностью измененном состоянии сознания.

После госпитализации и общения с врачами Каролина не ищет оправданий. Она осознает необходимость судебного разбирательства и заявляет о готовности его принять.

Следует ли отказаться от термина «отрицание беременности»?

Анализ судебного процесса по делу Вероники Куржо выявил существенную проблему семантической неоднозначности в понимании концепции отрицания беременности. Данное явление явно интерпретируется по-разному участниками процесса. При рассмотрении в контексте психотического отрицания термин оказывается недостаточно точным, что подтверждается тремя клиническими случаями. Возникает вопрос: сохраняет ли концепция свою значимость в более широком понимании?

Определенная доля беспокойства и искусственных споров возникает из-за несостоятельности подхода, заимствованного из психопатологии. Сосредоточение защиты на психическом представлении, а не на восприятии, ссылаясь на «отрицание беременности», сопряжено с риском упустить из виду масштабное «откладывание в сторону» физических изменений.

На примере Вероники Куржо видно последовательное задействование защитных и адаптационных механизмов, описанных Фрейдом: подавление, усиление отрицания, отказ, расщепление, всемогущество мысли. Каждый из них, в зависимости от конкретного случая, выступает частью целостного клинического явления.

Представляется возможным сохранить общий термин «отрицание беременности» при условии четкого понимания его содержания. Более двадцати пяти лет назад я описал явление, характеризующее отрицание неизбежности завершения беременности. Женщина воспринимает свое состояние фрагментарно и периодически, постоянно откладывая его разрешение. Это приводит к отсутствию подготовки и ожидания, что влечет за собой катастрофические роды в измененном состоянии сознания.

Такие роды в одиночестве воспринимаются как изгнание инородного тела, от которого необходимо срочно избавиться. Место хранения часто выбирается поблизости, иногда это морозильная камера, где фантазии впоследствии могут приписать символическое значение, противоречащее изначальному отрицанию.

Морозильная камера представляет особый интерес. С прагматической точки зрения это наиболее удобное место для хранения или сокрытия предметов. Однако не стоит ограничиваться лишь этим прозаическим объяснением. Несмотря на кажущуюся абсурдность с рациональной позиции, эти женщины питают фантастическую надежду на новую жизнь, от признания существования ребенка до его отвержения.

Ситуация напоминает состояние подвешенности – ребенок, никогда не появившийся на свет, как бы ждет признания, находясь в промежуточном статусе, ни живой, ни мертвый. Смерть касается только тех, кто жил в чреве матери, а не тех, кто никогда не был признан живым.

Как оценить женщину, которая доставала труп новорожденного из морозильной камеры при возвращении супруга, чтобы вернуть его на место после его ухода? Или ту, кто собрала трупы нескольких новорожденных, «чтобы они могли играть вместе»? Хотя их слова могут показаться бредовыми, эти женщины не являются психически больными.

Именно поэтому представляется неверным в большинстве случаев объединять общественное отрицание с отрицанием беременности, определяя таких женщин как «сумасшедших»,