100 дней - Михаил Мартынович Табакин

Но тот был не при деньгах, а потому молчалив, скучен и зол. Однако после двух приемов анаши он заметно оживился, хотя толку от этого было пока мало. Федька жаловался, что за время «сидки» растерял все связи с друзьями, а без них он как без рук. Николай знал по рассказам самого Челыша, что тот большой специалист по разного рода уголовным делам, но при этом всегда ищет себе сильного опытного напарника.　

«Рано или поздно, а на этот крючок должна клюнуть хорошая рыба», — подумал Шипкалов о Челыше и продолжал подкармливать его.　

Как-то придя к Багиру поздно вечером, Николай увидел там Федьку. По его лихорадочно блестевшим глазам и оживленной речи он догадался, что тот сегодня принял уже не одну дозу наркотика.　

— Все, браток. Мой пост кончился. Жизнь начинается снова, — приветливо встретил он Николая.　

Выяснилось, что он встретился с кем-то из прежних знакомых и на завтра приглашен к нему домой для «серьезного» разговора.　

— Может быть, меня возьмешь? — спросил Николай. Федька сначала отказался.　

— Понимаешь, он побаивается незнакомых людей…　

Николай сделал обиженное лицо:　

— Ты что меня не знаешь, поручиться не можешь?! В одной камере сидели, из одного котелка ели…　

Короче говоря, Челыш согласился взять Шипкалова с собой; тюремные связи сыграли тут свою роль.　

— Ладно, пойдем, только смотри, никому ни звука, — предупредил он.　

Вечером следующего дня они постучались в дверь небольшого домика на одной из тихих улочек старого Самарканда. На стук вышла дородная дама в шелковой, украшенной бисером накидке. Федька что-то шепнул ей, и она, еще раз осмотрев обоих, впустила в дом. Комната, куда они вошли, служила гостиной. Она была увешана коврами, посредине стоял круглый стол, по углам — мягкие кресла и диван.

Вскоре из боковой двери появился и знакомый Федьки. Это был низенький, полный человек, одетый в заметно просторный для него костюм. Он подозрительно осмотрел Николая, затем вопросительно взглянул на Федьку. Тот что-то быстро зашептал хозяину на ухо.　

Как узнал вскоре Шипкалов, он очутился на квартире некоего Ваньки Бедуина, на которого «по найму» работали несколько бандитов. Сам он непосредственного участия в ограблениях не принимал, предпочитая лишь формировать уголовные «команды», занимая, так сказать, должность «начальника кадров», а затем сбытчика краденого. В воровском мире он пользовался большим влиянием.　

Челыш с хозяином уединились в одной из смежных комнат и там довольно продолжительное время совещались.　

Когда оба, Николай и Федька, вышли из квартиры, Челыш, видимо сгорая от нетерпения, не без гордости сообщил:　

— К самому определил…　

Расспрашивать о «самом» Николай поостерегся. А вдруг у Федьки мелькнет хотя бы тень подозрения? Но ночью, «набравшись» у Багира анаши, Федька, как он ни старался сдерживаться, все же не утерпел и хвастливо шепнул Шипкалову:　

— Самому Леньке Шайтану стану помогать!　

«Так вот оно что! — с удовлетворением подумал Шипкалов, — значит на крючок клюнула та самая рыбка, которая и требовалась».　

На следующий день рано утром Николай Шипкалов проводил Федьку до места встречи его с бандитом, запомнил дом, где тот квартировал, а сам отправился восвояси, уговорившись встретиться с Челышем как всегда у Багира. Через некоторое время Николай Шипкалов уже сидел у нас и рассказывал обо всем случившемся с ним за эти дни. Он также сообщил адреса Ваньки Бедуина и Леньки Шайтана.　

В аресте их Николай, по соображениям конспирации, участия не принимал, да и особой необходимости в этом не было.　

Вместе с Ленькой Шайтаном под стражу были взяты и его сообщники по ограблению пассажиров поезда: его жена Мария Вилкова, бандиты Ямщик и Аршак. Награбленные вещи, уцелевшие от продажи, были возвращены владельцам.　

Так простой рабочий помог нам распутать сложное дело. С той поры он стал одним из активнейших помощников уголовного розыска по разгрому осиных бандитских гнезд.

ДЯДЯ ФИЛЯ

КАЖДОЕ УТРО на площади Регистана в Самарканде сотрудники расположенного неподалеку отделения милиции неизменно встречали человека, совершавшего прогулку мимо величественных древних мавзолеев. Был он не то чтобы дряхлым, а каким-то пришибленным, с жалобно-просящими глазами, в неприхотливой одежонке. Но он не был нищим-попрошайкой, он просто гулял. Ничего подозрительного в его прогулках и поведении не было. Сам он был инвалидом и жил на доходы своей жены — мелкой базарной торговки.　

Домик его стоял в одном из примыкавших к площади переулков, почти рядом с отделением милиции и, естественно, сотрудники рано или поздно должны были завести и со временем завели с ним знакомство. Филипп Гарбузенко — так звали его — постепенно стал для милиционеров просто дядей Филей. Никто не считал за грех поделиться с ним городскими новостями, поболтать о погоде, выкурить по папиросе. А новостей водилось у дяди Фили всегда в избытке — их доставляла с базара жена. Различные сплетни сыпались из его уст, как рис из прорвавшегося мешка, при этом в глазах мелькали веселые искорки.　

Никто бы и мысли не допустил, что он преследует при этом какие-то цели: допустим, хочет узнать что-то от милиционеров. Наоборот, он резко менял разговор, как только последний касался служебных дел сотрудников отделения. Так текли дни, недели, месяцы…

И вот однажды дядя Филя переступил порог отделения, сопровождаемый… постовым милиционером, имевшим весьма встревоженный и озабоченный вид.　

— Задержал около базара, беседовал с Ванькой Афанасьевым. Тот убежал, а дядю Филю я задержал, — доложил постовой.　

Ванька Афанасьев — двадцатидвухлетний уголовник — уже трижды бежал из тюрьмы и на него был объявлен розыск.　

Дежурный вопросительно посмотрел на Гарбузенко.　

— Убей меня бог, — взмолился последний, — я даже не знал, с кем разговаривал. Подошел какой-то оборванец и начал канючить трешницу. Ну, я его и отшил…　

Сам дядя Филя всегда был одет в обтрепанную шинель кавалерийского образца, и вряд ли Ванька Афанасьев мог обратиться к нему за помощью. Сомнения в достоверности объяснений дяди Фили напрашивались сами собой, но дежурный по отделению решил все же с миром отпустить «соседа».　

Отпустил, но вскоре об этом горько пожалел. В те дни в Средней Азии шел очень громкий процесс. Выездная сессия Верховного суда республики в кишлаке Тоди под Андижаном судила большую группу преступников, куда входили муллы и имамы, а также бывшие басмачи, обвиняемые в систематических убийствах трудовых дехкан. Накануне 8 марта, Международного женского праздника, эти отъявленные бандиты устроили большую резню, зверски расправившись с несколькими женщинами, сбросившими паранджу.　

В ходе процесса выяснилось, что некоторые участники банды активно сражались против Советской власти еще в 1918-24 годах. Вожаком их в этом